Империя под ударом. Взорванный век
Шрифт:
— Проследи.
Туз огорчился, быстро заглотил две рюмки подряд и, получив от Топаза резкий тычок, озираясь выскочил на улицу. А Топаз исчез через кухню, оставив весьма довольного Чухну наедине с ополовиненным графином и едой. Давно Чухне так не везло.
* * *
В гостиной погасили свет, детей отправили спать, а посреди стола поставили стеклянную чашу для новогоднего пунша. Поверх чаши на решетке лежала сахарная голова, которую Франк щедро поливал ромом. Пока он священнодействовал, гости делились прогнозами на будущее тысячелетие:
– …Конец
— Господа, господа! Внимание! — Франк чиркнул каминной спичкой. — Сейчас я зажгу ром…
— И не жалко?
— Жалко! Но что поделаешь! И пока он горит, по кругу ваши пожелания следующему веку!
— И они сбудутся? — Нинина наивность вызвала общий смех.
— Всенепременно.
Франк поднес спичку к сахарной голове, и та обросла спиртовым пламенем. Лица озарились мистическим синим светом.
— Свободы! Процветания России! Боголепова в отставку! — Раздался одобряющий смех. — Новую голову царю–батюшке! Зарплату приват–доцентам повысить! — Снова прошли смешки. — Здоровья! Черту оседлости к черту! Браво! Денег! Кильце ковбаски на кажный динь! Богатую невесту!
— Счастья и любви…
Все обернулись на Нину, и она зарделась от смущения. Франк погрозил перстом Путиловскому:
— Пьеро, ты промолчал!
И в это время в гостиную быстро вошла служанка.
— К Павлу Нестеровичу городовой пришли!
В прихожей здоровенный Батько ел глазами начальство:
— Так что, ваше превосходительство, велено доставить вас в аптеку, которая на Гороховой!
— А что там, братец, произошло?
— Не могу знать!
Пока горничная подавала пальто, Путиловский взглядом искал невесту. Встревоженная Нина вышла в прихожую.
— Вызывают в департамент. Я дежурный. Не волнуйся. Если к утру не приеду… ты полюбила следователя. Вот такая жизнь.
— Там ничего страшного?
— Ну что ты? Новый год! Кто-то кому-то дал по физиономии…
Путиловский сделал «гадкое» официальное лицо — Нина такое ужасно не любила! — и поцеловал ее чопорным «жениховским поцелуем». Нина засмеялась и перекрестила Павла.
* * *
Мария Игнациевна проснулась внезапно. Яцек безмятежно спал в ногах. Она прислушалась — тишина. Не пришел. И тут раздался уверенный стук в дверь. Господи, это он! Решимость не открывать мгновенно куда-то исчезла.
— Иду, иду! — закричала она, наспех меняя фланелевую сорочку на роскошный кружевной пеньюар. Накинув шаль, подбежала к двери. — Кто там?
— Мари, это я, — раздался знакомый и родной голос Алекса.
Сердце вдруг застучало
— Пан обещал прийти в десять, — холодно отстранилась она от поцелуя.
— С Новым годом, милая!
Не обращая внимания на ее обиженный вид, Викентьев привлек Мари к себе и поцеловал в губы. Сердце у Максимовской застучало еще сильнее. «Мой, мой!$1 — подумала она. Викентьев тем временем снял пальто.
— Мари, я работал как каторжный… Ты не рада мне?
— Пан опять врет.
— Если бы я знал, чем все это обернется! — На глазах Викентьева показались крупные слезы. — Тогда мне лучше уйти. Скажи — и я сгину!
— Не паясничай, Алекс. Я устала… я тебе не верю.
— Ты мне не веришь? Я люблю тебя.
С этими словами он силой притянул к себе Максимовскую и стал нежно ее целовать. Та мгновенно впала в полуобморочное состояние.
— Матка бозка… что ты со мной творишь… — Она встряхнула головой, избавляясь от наваждения. — Мой руки и в столовую! Гусь наверняка остыл!
Викентьев скинул калоши, снял пиджак и повесил на плечики. Его лицо исказилось радостной гримасой, он коротко засвистел, сжал руки в кулаки и исполнил короткий танец счастья. Затем вошел в столовую, налил рюмку водки, замер на несколько мгновений и выпил не закусывая.
— Алекс, не свисти! Денег в году не будет! — Радостная Максимовская вышла из кухни с гусем в руках. — Представь себе, он еще теплый! Ты где?
Спрятавшийся за дверью Викентьев прихватил Максимовскую за турнюр ниже пояса и стал целовать ее в шею.
— Алекс, я сейчас все уроню… прошу тебя!
Мари, пылая лицом, застыла на месте, закрыв глаза. Пресвятая мать Мария услышала-таки ее молитвы. Он вернулся, он любит! Жизнь вновь стала прекрасной.
ГЛАВА 3
СМЕРТЬ ПРОВИЗОРА
Любопытствующему взору постороннего в аптеке предстала бы картина полного варварского разгрома. Взору же господина Певзнера было не до любопытства. Господин Певзнер в состоянии, близком к разрыву сердца, маятником ходил по единственному свободному от осколков и битой мебели пятачку. Два нижних полицейских чина разбирали завалы после взрыва. Возле сейфа, тихонько насвистывая очень простые мелодии, искал что-то лишь ему ведомое Медянников.
Путиловский, сидя на уцелевшем стуле, писал протокол осмотра помещения, хотя всю писанину можно было ограничить одним словом: «Погром!»
— Я банкрот! Я банкрот… Банк рот я… — твердил Певзнер одну и ту же фразу, повторяя ее на разные лады, как плохой актер на репетиции.
Путиловский перешел к детальному описанию:
— Что было в сейфе?
— В каком сейфе? — Певзнер искренне удивился, будто бы даже и не подозревал до сих пор о существовании сейфа. — Нет теперь никакого сейфа! Нет аптеки! Нет Певзнера! За что? — задал он небесам очередной риторический вопрос. И вновь небеса промолчали.