Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»
Шрифт:
Бой почти закончился – бежавшие влево гусары дружно попадали в овраг, их сверху добивали казаки, звучали пистолетные и ружейные выстрелы. Вся дорога была густо, как пашня, засеяна трупами, в большей массе в темно-красных ментиках.
Кое-где виднелись туши павших коней, но в большинстве своем копытные ходили уже спокойно, хотя и вздрагивали иные лошадки от раздававшихся выстрелов. Вот уж кому безвинно погибать приходится…
Петр заворотил лошадь – позади тоже все было кончено. Гудович в поцарапанной кирасе отдавал распоряжения адъютантам. На земле лежали тела восьми темно-красных, двух голштинцев и казака. Два донца с кряхтением
Петр с седла посмотрел на сидящего Алехана. Здоровый детина, плечи широченные, на лице застыла гримаса боли. Жив курилка, и еще в полном сознании. Торчащую из плеча Орлова шпагу казаки быстро выдернули – тот только еще сильнее побелел, но не стонал.
«Кремень-мужик. Гвозди бы делать из таких людей, да потом молотком по шляпке, гад гвардейский!»
Конвойный казак взял шпагу императора, тут же стер кровь с клинка об чекмень и с поклоном протянул Петру.
– Матерого волка с коня свалил ты, царь батюшка! Одним ударом! Кто же тебя казачьему нырку научил, государь? Ты его сразу нанизал и от удара палаша в сторону ушел!
– Да не ушел я, казак. Видишь сам, кирасу на мне почти прорубил.
– Нет, государь. Раз раны не получил, значит, увернулся, а того сразу ссадил. Ты бы лучше саблю взял, государь, тогда бы поперек живота его рубанул, а пырнуть шпагою трудно, можно и не попасть!
– Ну, попал же. Алехана этого перевязать да в Кронштадт под охраной доставить…
Содержательный диалог царя и казака прервал генерал Гудович, громким голосом доложивший:
– Ваше величество, виктория! Половину гусар порубили, другую половину в плен взяли, многих ранеными, их сейчас казаки вяжут. Никто из изменников не ушел, здесь всем скопом остались. А вот наши потери небольшие – десять погибли, два десятка ранены, семеро из них тяжело, а остальные драться могут.
– Отдыхать полчаса всем. Потом на рысях идем к Петергофу и рубим пехоту, пока те на биваке отдыхают. Казакам обойти Петергоф и ударить с тыла. Пленные офицеры есть? Подвести.
Приказ был выполнен с потрясающей быстротой – не прошло и двух минут, Петр даже не успел выкурить папиросу, как казаки привели к нему офицера в изодранном и окровавленном ментике.
Лицо тоже было все в крови, и, приглядевшись, Петр увидел, что с его правой щеки аккуратно так стесали клинком кожу, что ее лохматый лоскут висит на подбородке. У гусарского офицера были мутные от боли, красные, как у кролика, воспаленные от бессонной ночи глаза.
«Вот потому-то мы и порубили сербских гусар столь быстро и качественно – от не спавших ночь и похмельных всадников серьезного отпора никогда не встретишь».
– Кто ты таков? – суровым голосом спросил Петр гусара.
– Поручик Михайлович, ваше величество. Казните меня, воля тут ваша! – Гусар встал на колени и склонил голову.
– Если всех присягнувших дураков, – Петр выделил последнее слово, – я казнить велю, так Петербург наполовину обезлюдеет, и ради чего? Чтоб моя супруга императрицей стала и государство с казной своим любовникам на разворовывание отдала. Ради этого вас, придурков, водкой на дармовщинку и поили все эти дни. Вот вы спьяну, да еще всю ночь не спавши, в нашу засаду и залезли. Людей зазря погубили, вояки. Неужто думали, что русский царь труса праздновать станет и от изменников побежит?!
Петр внезапно соскочил с лошади, крепко ухватил офицера за мундир, рывком поднял с колен. В нем закипела ярость, и он хрипло закричал в лицо пленному
– Вы что делаете?! Вы же кровь проливать царскую вздумали и считаете, что безнаказанными будете? Я завтра-послезавтра полки соберу и гвардию, как клопа сытого, одним махом раздавлю, только ошметки кровавые по сторонам брызнут! Мне людей русских жалко, а вы кому поверили?! Тем, у кого мошна набита, кому на народ русский плевать, лишь бы самим в неге жить, мужиков пороть да девок сильничать. Вы им поверили, идиоты?! Веру я православную хулю? Ложь грязная и мерзкая! Ты манифесты мои почитай, которые от вас, дураков, скрыли. Дайте ему, пусть своим прочтет, здесь. И грамоту донскую дайте, пусть тоже читает. Я же на вас, сербов, грамоту эту хотел распространить, а вы мне измену! Хрен теперь вам, пока кровью вину не искупите, поди прочь, иуда православия! – Петр отшвырнул от себя серба, отошел, жестом потребовал папиросу.
Курил взахлеб, только руки от гнева тряслись – он сам верил в то, что говорил…
– Ваше величество, надо уже выступать! – Голос Гудовича вывел Петра из размышлений.
Он огляделся – сотня Денисова ушла авангардом, гусары и драгуны построились в колонну. В стороне, на коленях, стояли с полсотни сербов, склонив головы. Петр сплюнул и подошел к ним.
– Секи нам всем повинные головы, государь, но отвороти свой гнев от народа нашего! – ему показалось, что гусары сказали одновременно. И Петр решил рискнуть:
– Крест целуйте, что служить будете верно и храбро, и измену больше не затеете, и в бою не побежите, как трусливые зайцы!
– Клянемся, государь!
Сербы доставали крестики – кто медные, кто серебряные. Приложились к ним губами. Разом встали с колен, повинуясь властному жесту Петра, споро застегнули свои изодранные мундиры.
Петр внимательно посмотрел на них – вояки смелые, ничего не скажешь. Семьдесят шесть их полегли в бою, семьдесят три в плен попали, и лишь двадцать повязок окровавленных не имеют. Из раненых более двадцати тяжелых – морока теперь одна с лечением и выхаживанием будет.
– Кто ваш командир и сколько эскадронов полка осталось с мятежной гвардией? – задал он вопрос Михайловичу.
– Командует полковник Милорадович, – с готовностью ответил поручик, – а эскадронов три осталось, четвертый здесь полег…
– И напрасно полег! – жестко отрезал Петр. – Ох, и дурные вы! На братоубийство вас толкнули, а вы и пошли. Дурни! В общем, так – пусть здоровые гусары берут коней, оружие, припас всякий. Скачите, не мешкая, к эскадронам, да манифесты прочтите. Если вечером ко мне не придете, с изменниками разорвав кровью, буду считать вас только иудами и народу вашему в покровительстве откажу. О мертвых и раненых побеспокойтесь с казаками, я их десяток оставлю вам. Похороните, как людей, ибо не тати они, а души заблудшие. С селения крестьян с подводами пригоните и всех раненых по домам на лечение определите. Все, ступайте.
Петру подвели лошадь, поддержали стремя. Усевшись в седло, он махнул рукой. Повинуясь приказу, длинная колонна голштинской конницы тронулась шагом, перейдя вскоре на рысь…
«Красный кабачок»
– Ваше императорское величество, только что верный человек с Ораниенбаума прискакал!
Зашедший без доклада в комнату Екатерины Алексеевны фельдмаршал и гетман Кирилл Григорьевич Разумовский не скрывал некоторой обеспокоенности.
– Что там, мой милый граф?