Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»
Шрифт:
Хозяин закивал, стал целовать руки. Петр царственно погладил его по седоватой шевелюре и сказал:
– Иди, отдыхай, сын мой, но утром всех накорми хорошо.
– Да, батюшка государь, все сделаем! – Хозяин тут же испарился. За ним в комнату просочился малец с синяком под глазом, проворно схватил толчок и исчез с ним, аки дух бесплотный.
Сразу появился и слуга – глаз тоже подбит, хорошо так подбит, как «тигр» под Прохоровкой, – принес таз и кувшин с теплой водой.
Петр вымыл руки и лицо, вытерся льняным полотенцем. Лакей тут же ушел, неся таз
Петр отпустил восвояси адъютанта и слугу, а сам с вожделением глянул на стол, сглотнув слюну. Чего там только не было. Сочная ветчина, буженина с хреном, черная икра в стеклянной чашке, вареные красные раки с выпученными глазами, малосольная селедочка ломтиками, с маслицем и колечком лука, с маслинками.
На блюде горка пирогов и расстегаев, рядышком присоседился окорок, горячая жареная курица с хрустящей корочкой, сама просится под нож. А как благоухает свежая клубника! А рыбное заливное – ломтик к ломтику, пластинка к пластинке, и розовые кружки морковки… И три кувшинчика малых – с шипучим квасом, с холодным черешневым соком и с морсом из малинового варенья с медом – Петр быстро произвел дегустацию.
Плюс еще три гнутых вилки, три серебряных емких стопки, льняные салфетки. Он удивился – что за черт, почему все по три?
Дверь тихо отворилась, и в комнату тихо вошли две женские фигуры в знакомых пеньюарах и милых кружевных чепчиках. Петр посмотрел на их фигурки и опять сглотнул слюну. А Наташа с Кларой присели перед ним в книксене, и баронесса воркующе произнесла:
– К услугам вашего величества!
– Правильно, мои красавицы. Царя батюшку надо накормить, напоить, спать уложить да обиходить. А пока разделите со мной сию трапезу, вкусите простых благ земных, для усталого воина нужных, чтоб раны его кровавые быстрей рубцевались. А для этого нет важнее пищи да ласки женской, любящей и горячей. Первое я вижу пред собой, а во втором на вас надеюсь, что залечите раны мои телесные и душевные.
Петр уже откровенно устал молоть языком всякую хрень, но девушки оказались сообразительными – лучезарно улыбнулись ему, присели снова в глубоком книксене, показав чудесные изгибы своих тел, и уже Наташа с придыханием промолвила:
– Мы готовы служить вашему величеству всем сердцем… Душою и телом!
Петр вспыхнул внутри жарким огнем, все было сказано без обычных женских недомолвок. Но с двумя сразу? Или они сами выбор сделают? Или ему самому выбрать? Но лучше с двумя…
– Прошу к столу, вкусим благ.
И вкусили, и поговорили. Ел Петр, а красавицы склевали по кусочку от каждого блюда, и то под навязчивым давлением Петра. Зато девочки беспрерывно щебетали, завалив его информацией, а сам он их только подбадривал, поощрительно вставляя словечки.
Девки по всему прошлись – да уж, казнокрадство процветает и бурлит, как дрожжи в дерьме. И его дворцы
Потом, с его науськивания, красавицы перешли на добродетели его баб. Като рогов ему понаставила столько, что любой сибирский олень немедленно сдох бы от зависти. И детишки не от него – супружница спала, с кем ни попадя. А Лизка Воронцова совсем честь царскую не блюдет – супругой императора себя называет открыто и всем придворным говорит, что короноваться будет, а Катьку в монастырь упрячут.
И тут Петр припух: «Это что же, без моего согласия меня женили? И на ком? На этой чувырле, на которую и глядеть-то страшно?»
И нос свой она в государевы бумаги и дела сует, а отец ее с братом-канцлером хотят на себя и других аристократов все прибыльные мануфактуры и заводы тишком переписать для повышения собственного благосостояния. А называют ее все при дворе «русской мадам Помпадур», а она, дуреха, этим прозвищем и гордится.
Петр почувствовал, что еще немного, и он взвоет от пороков людских. Весь мир бордель, и бабы тоже на эту букву – придя к такому нехитрому постулату, он решил на практике апробировать его вторую часть.
Посадил на левое колено Клару, а на правое Наташу, Петр предложил фрейлинам поиграть с ним в клубничку. Дамы с энтузиазмом согласились. Он стянул с них пеньюары и скинул чепчики, крепко обнял, чуть прижав их друг к другу, и каждой между полушариями тугих грудок положил по клубничке.
Однако девочки подавили его инициативу на корню и вовлекли Петра в свои игры – такого он не видел и в «Камасутре», не говоря о порнофильмах, хорошо, что темновато было в комнате, иначе раскованные и лишенные всяческих комплексов фрейлины увидели бы яркую краску стыда на его лице…
День четвертый
30 июня 1762 года
Ораниенбаум
Он поежился от холодного ветра. Таким ветер бывает в конце октября, когда белая поземка уже несется, а земля еще не укутана теплым снеговым одеялом. Пронизывающий ветер кажется еще холоднее, как будто он специально набирает злую силу, отражаясь от начинающей промерзать земли, ото льда, затягивающего сонным зеркалом воду, от голых сиротливых веток, с последними одинокими, не опавшими, не сорванными жухлыми листьями, от бурой увядшей травы.
Петр не знал, где находится. Он не знал, сколько сейчас времени. Он просто открыл глаза и увидел осень, позднюю осень в незнакомом лесу.
Хмурое свинцовое небо не обещало ничего хорошего. Холодало. Начинающийся снежок пробрасывал маленькие нетающие белые крупинки и грозил перерасти в настоящий снегопад, возможно, первый этой осенью.
– Божья благодать! Первый снег на Покров…
Петр обернулся.