Империя серебра
Шрифт:
Глава 33
Все вместе они въехали в Буду и по разоренным улицам направились к королевскому дворцу, который Субэдэй облюбовал под ставку. Решать вопросы с размещением и пропитанием вновь прибывших было поручено старшим тысячникам туменов. По прибытии четверо тайджи спешились у главных ворот. Мимо караульных они прошли без остановки. Телохранители орлока посмотрели на них лишь мельком и букве указа предпочли почтительную сдержанность.
Сейчас Гуюк шел чуть впереди остальных, а Бату шагал за его правым плечом. Субэдэй находился в пустой танцевальной зале. Сюда притащили
Багатур поднял глаза на четверых тайджи, с гулким эхом идущих по залу. Заметив суровое выражение их лиц, он нахмурился и сделал от стола шаг в их сторону.
— Я вас сюда еще не вызывал. — По обыкновению, багатур смотрел на Бату, но когда голос неожиданно подал ханов сын, Субэдэй удивленно переметнул взгляд на Гуюка.
— Орлок, — сказал Гуюк. — Отец мой мертв.
Субэдэй на какое-то время прикрыл глаза и стоял с окаменевшим лицом. Затем он кивнул, медленно и молча.
— Прошу садиться, — сказал он после паузы.
Непререкаемость авторитета багатура сидела во всех так глубоко, что четверо тайджи как по команде выдвинули из-за стола стулья. Один лишь Бату намеренно не спешил, желая удержать тот напор, с каким они сюда явились. И снова первым заговорил Субэдэй.
— Это было… сердце? — задал он вопрос.
Гуюк вдохнул:
— Так ты знал? Да, сердце.
— Я присутствовал, когда он говорил об этом своему брату Чагатаю, — ответил багатур. Взгляд его перешел на Байдура, к которому сейчас обернулся и Гуюк.
— Я ничего не знал, — холодно сказал Байдур.
Тогда Гуюк поглядел на Субэдэя, но тот продолжал смотреть на Байдура, пока молодой темник не заерзал от неловкости.
Сотни мыслей и слов рвались у багатура с языка, но он усилием воли себя осадил.
— Каковы теперь твои замыслы? — спросил он Гуюка, с интересом ожидая ответа. Все, что оставалось в этом человеке от юноши, оказалось в одночасье задавлено. Перед орлоком сидел ханский наследник — это явствовало из его величавой степенности. Хочет того сам Гуюк или нет, но на его плечах теперь лежит новое, еще непривычное для него бремя.
— Я наследник своего отца, — молвил Гуюк. — И должен возвратиться в Каракорум.
Субэдэй снова взглянул на Байдура. Как бы ни хотелось смолчать, но задать этот вопрос он обязан:
— Ты осознаешь угрозу, исходящую от твоего дяди? Ведь он тоже претендует на ханство.
На зардевшегося Байдура никто из присутствующих не посмотрел.
Гуюк, задумавшись, слегка накренил голову. Субэдэю нравилось, что, прежде чем дать ответ, он взвешивает свои слова. Это уже явно не тот прежний, простоватый молодой человек, уже нет.
— Сообщение ямской гонец доставил мне с месяц назад, — сказал Гуюк. — У меня было время поразмыслить. Клятву верности я возьму с туменов, что находятся с нами.
— С этим, пожалуй, придется повременить, — рассудил Субэдэй. — Когда управимся
Байдур снова заерзал, но его проигнорировали. Положение его было таким, что не позавидуешь, но ему отчаянно хотелось вставить свое слово.
— Я могу отдать тебе четыре тумена, себе оставлю только три, — сказал багатур. — Чтобы удержать ханство за собой, ты должен располагать силой. На поле Чагатай сможет выставить не больше двух, от силы трех туменов. — Холодным взглядом он смерил Байдура. — Сына Чагатая я тебе настоятельно советую оставить здесь, со мной, чтобы он не метался между своим двоюродным братом и отцом. — Он улыбнулся горькой всезнающей улыбкой. — Так ведь, Байдур? Ты уж меня извини.
Тот открыл было рот, но не нашелся, что сказать. Тогда вместо него заговорил Бату. Глаза Субэдэя прищурились, а челюсти сжались, выдавая напряжение.
— Чагатай-хана ты знаешь лучше всех нас, за исключением его сына Байдура, — начал Бату. — Как, по-вашему, он поступит, когда новость дойдет до него?
Отвечая, багатур не сводил глаз с Гуюка. Каждое слово он из себя словно выдавливал.
— Если у него чешутся руки, он поведет свои тумены на Каракорум.
— Если чешутся, то понятно, — кивнул Бату, явно довольный вызванным замешательством. — А что вообще произойдет вслед за тем, как Гуюк-хан возвратится домой?
— Чагатай или вступит в переговоры, или будет драться. Что у него на уме, не знает никто. — Сцепив на столешнице руки, он доверительно подался к Гуюку: — Поверь мне, Чагатай-хан не так грозен, как может казаться.
Он как будто хотел сказать что-то еще, но поджал губы и понуро вздохнул. Если вдуматься, то решение сейчас обсуждалось не просто военное. Странно было видеть всемогущего орлока с опущенными плечами. Бату едва сдерживал злорадную ухмылку.
Среди общей гнетущей паузы Гуюк покачал головой:
— Если ты предлагаешь мне ограничиться одним лишь твоим заверением, орлок, то я лучше понадеюсь на тумены и поведу их домой. Все тумены. — Он оглянулся на Джэбэ и Чулгатая, но оба пожилых воина от обсуждения явно отмежевались. Их дело — война, а не дрязги вокруг престола.
Субэдэй тяжело вздохнул:
— У меня на столе новые карты с землями, о которых раньше у нас ходили только сказания. А теперь они вот, уже в двух шагах. До города Вена остается пройти всего триста гадзаров на запад. Дальше лежат владения тамплиеров. К югу — страна Италия. Там в горах у меня уже действуют разведчики, намечают линии следующего броска. Это ведь достижение всей моей жизни, Гуюк. Наш общий венец. — Он предпочел умолкнуть, чем униженно просить, когда наткнулся на жесткий взгляд Гуюка.
— Мне понадобятся все тумены, орлок Субэдэй. Все.
— Хорошо. Но оборванная таньма тебе без надобности. Оставь мне хотя бы ее с двумя туменами, и я продолжу путь.
Гуюк протянул руку и возложил ее Субэдэю на плечо — жест, еще с месяц назад просто немыслимый.
— Ну подумай, Субэдэй, как я могу тебя оставить? Тебя, главного военачальника самого Чингисхана? Да еще в то время, когда ты мне нужнее всего? Нет, ты идешь со мной. Ты ведь знаешь, позволить тебе остаться я не могу. А сюда ты вернешься через год, когда у нас наступит мир.