Империя серебра
Шрифт:
О приближении брата Хасар догадался по запаху жареного мяса тарбагана, которое Хачиун притащил на обед.
— Давай поедим на воздухе, — предложил он. — День такой хороший, что нам внутри мориться?
Вместе с исходящим паром блюдом Хачиун принес еще и тугой бурдюк архи, который на ходу кинул брату.
— А остальные где? — поинтересовался он, размещая блюдо на краю настила и присаживаясь возле, свесив ноги.
Хасар в ответ пожал плечами:
— Джэбэ сказал, что будет. Еще я послал за Джелме и Субэдэем. Пусть сами решают, приходить или нет.
Хачиун осуждающе поцокал языком. Лучше было самому всех оповестить,
— А он этот свой город почти уже достроил, — с ноткой злорадства сообщил Хасар. — Странное такое место: стены совсем низкие, я бы на лошади перемахнул.
— Думаю, он это и хотел всем показать, — поглядел на брата Хачиун, одной рукой беря с соседнего блюда лепешку, а другой подцепляя ломтик мяса. Увидев на лице Хасара непонимание, со вздохом пояснил: — Стены — это мы, брат. Он хочет, чтобы все видели: прятаться за стенами, как это делают в Цзинь, ему нет нужды. Понимаешь? Тумены нашего войска и есть его стены.
— Умно, — промычал, жуя, Хасар. — Но стены он, в конце концов, надстроит, вот увидишь. Дай ему годок-другой, и он начнет класть камни, ряд за рядом. Города, они заставляют бояться.
Хачиун пристально смотрел на брата: неужто ума у него так и не прибавилось?
Заметив этот внезапный интерес, Хасар заулыбался:
— Ты же сам это сколько раз видел. Вот у человека появляется золото. И он начинает жить в страхе, как бы его кто-нибудь не отнял. Строит стены. И тут всем становится ясно, где именно это золото лежит, и они приходят и забирают его. Так оно всегда было, брат. Глупцы и золото неразлучны вовек.
— Не знаю, что мне про тебя и думать, — протягивая руку за добавкой, сказал Хачиун. — То ли ты дитя, то ли большой мудрец.
«Лучше мудрец», — собирался сказать Хасар, но поперхнулся едой, так что Хачиуну пришлось усердно подубасить его по спине. Надо же выручить всегдашнего брата и друга. Прокашлявшись и отдышавшись, Хасар отер непрошеные слезы и как следует приложился к бурдюку с архи.
— Думаю, к новой луне стены ему понадобятся.
Хачиун машинально огляделся, не подслушивает ли кто. Нет, вокруг лишь колыхание травы, которую мирно щиплют их две низкорослые лошадки. А там дальше под солнышком упражняются воины, готовясь к обещанным Угэдэем небывалым состязаниям. Главные награды — серые шелкогривые жеребцы, а также доспехи — ждут борцов и лучников, хотя без вознаграждения не останется никто, даже победители в забеге через поле. Куда ни глянь, все повсюду сейчас увлеченно тренировались — кто группами, кто поодиночке; в подозрительной близости никто не ошивался.
Хачиун малость успокоился.
— Ты что-нибудь слышал?
— Ничего. Однако лишь глупец может полагать, что клятва на верность пройдет без сучка без задоринки. Угэдэй не глуп и не труслив. Он видел, как я убивался после… — на секунду Хасар смолк, его глаза как будто похолодели и пригасли, — после того как не стало Тэмуджина. [14] — Он еще раз приложился к крепкому хмельному питью, от чего голос его сорвался. — Если бы Угэдэй затребовал клятву тогда, сразу после кончины хана, никто в племенах
14
Тэмуджин — собственное имя Чингисхана.
Хачиун мрачно кивнул:
— Теперь иное. Хотя Чагатай сейчас тоже набрал силу, и добрая половина народа подумывает, а отчего бы ханом не стать ему.
— Вот что я скажу тебе, брат, — с решительным видом проговорил Хасар. — Быть крови. Хоть так крути, хоть эдак, но быть. Надеюсь лишь, Угэдэй знает, когда миловать, а когда резать глотки.
— У него есть мы. — Хачиун выдержал многозначительную паузу. — Для того я и хотел здесь повстречаться, брат, чтобы сообща обсудить, как благополучно утвердить его на ханство.
— Меня, Хачиун, не для того под эти белые стены звали, чтобы спрашивать моего совета. Я думаю, и твоего тоже не спросят. Ты не знаешь, верит ли он нам больше, чем остальным. Спрашивается, с какой стати? Ты и сам мог бы стать ханом, если б захотел. Это ведь ты считался наследником Тэмуджина, пока его сыновья еще росли.
Было видно, что эти слова брату поперек души: он раздраженно передернул плечами. Стан буквально гудел от всех этих пересудов, которые им обоим обрыдли.
— В любом случае, ты лучше, чем Чагатай, — спохватившись, неуклюже польстил Хасар. — Ты видел, как он нынче разъезжает со свитой своих прихлебаев? Молодой такой, чинный…
С высоты повозки он демонстративно сплюнул наземь.
Хачиун вымученно улыбнулся:
— Уж не зависть ли тебя мучает, брат?
— Зависть? Да что ты. Разве что грущу о своей молодости. А мучат меня старые раны, изношенные колени, да еще то, что ты тогда не уберег меня от удара копьем в плечо — вот оно меня теперь терзает.
— Уж лучше оно, чем зависть, — рассудил Хачиун.
Хасар только хмыкнул.
Оглянувшись, он увидел, как к ним через поле приближаются Джэбэ с Субэдэем. Уже по тому, с какой уверенностью чингисовы военачальники вышагивают по летней траве, было видно, что они пользуются непререкаемым авторитетом и властью. Хачиун с Хасаром переглянулись с лукавым под мигом.
— Чай в чашке, мясо в миске, — по-свойски приветствовал вновь прибывших Хасар. — А мы тут обсуждаем, как вернее оберечь Угэдэя, чтобы он и впредь нес для нас девятигривое белое знамя.
Символ объединенных племен по-прежнему трепетал у него над головой — девять конских хвостов, что когда-то пестрели разными родовыми цветами, пока Чингисхан не велел их выбелить в один, единый. И никто не смел посягнуть на этот знак власти, равно как и оспорить Хасарово пользование громадным, на шесть быков, возом.
Субэдэй вольготно устроился на краю настила, свесив с него ноги, и потянулся за лепешками и тарбаганьим мясом. Он знал — Хачиун с Хасаром ждут, что он им скажет. По природе своей немногословный и избегающий внимания, Субэдэй неторопливо поел и пару раз хлебнул архи.
В общем молчании Джэбэ облокотился о войлочную стену и с расстояния озирал город, зыбким белым миражом подрагивающий в переливчатых струях теплого воздуха. Под ласковым сиянием солнца горел золотом купол Угэдэева дворца: казалось, что из города таращится какой-то невиданных размеров зрак.