Империя страха

Бардин Юлиан Андреевич

— Вы кто такие? — в свою очередь поинте­ресовался Чижов.

На этот раз заговорил Скелет— слова выле­тали из его горла с противным скрипом несма­занной телеги, и казалось, что прежде, чем до­стичь слуха, они усиливаются невидимым гром­коговорителем:

— Мы, в отличие от тебя, законопослушные граждане, — пробасил он, — но я бы тебе сове­товал поменьше спрашивать и побольше отве­чать на наши вопросы, чтобы не подорвать здо­ровьице.

Иваныч брезгливо поморщился и едва сдер­жал жгучее желание смачно харкнуть в эту са­моуверенную рожу. Ему вдруг нестерпимо захо­телось

подняться на ноги, но руки и ноги ока­зались ватными, как если бы принадлежали совершенно постороннему человеку.

От круглолицего не укрылись жалкие потуги их пленника, и он, улыбаясь, проговорил:

— Если дашь слово, что будешь вести себя хорошо и не раздражать нас понапрасну, то мы тебя развяжем, правда, Леха? — Последний во­прос относился к долговязому детине, который в ответ лишь угрюмо кивнул.

Что такое дать слово неизвестным негодяям, Чижов откровенно не понимал, но на всякий случай согласно кивнул:

— Даю...

Оказалось, что похитителям вполне доста­точно этой короткой реплики, да и не нужно им было никаких обещаний, потому что оба незна­комца были слишком уверены в собственных силах — вопрос же был задан просто так, для проформы.

Мускулистые руки легко подхватили связан­ного пленника и одним мощным, слаженным движением поставили Чижова на ноги.

Поняв, что какое-то время каскадер не смо­жет самостоятельно поддерживать равновесие, круглолицый сказал, обращаясь к приятелю:

— Тащи его в кресло, а то, не дай Бог, сва­лится и отобьет себе мозги, — Клоун опечалил­ся, как будто в самом деле беспокоился о це­лостности Иваныча.

Тот, кого назвали Лехой, с видимым усили­ем донес онемевшее тело трюкача до мягкого уголка и с громким выдохом опустил его на ма­терчатую обивку кресла, при этом не преминув отметить:

— Тяжелый, зараза.

Ваня натянуто улыбнулся и в свою очередь произнес:

— Вы так весело между собой переговарива­етесь, как будто я уже труп.

За спиной каскадера послышался негром­кий щелчок, и в следующую секунду он увидел в руках Скелета блестящие никелем наручники.

— Слышь, Рома, — обратился долговязый к своему напарнику, —- он еще и шутит.

Только сейчас Чижов смог как следует ос­мотреться по сторонам. Квартира, в которую его доставили, не испросив на то персонального со­гласия похищенного, оказалась обычной двух­комнатной «хрущевкой».

Естественно, что экскурсию Иванычу никто не предложил, но с подобной планировкой он был хорошо знаком, так как неоднократно бы­вал в точно таком же жилище у одного из своих приятелей.

Тесноватая гостиная была обставлена с при­митивной, мещанской роскошью: мягкая ме­бель, обязательная «стенка» из полированных древесно-стружечных плит, сервант, набитый крупнокалиберным хрусталем, — все, как и у многих советских граждан.

Но что-то во всем этом было не так, отовсю­ду сквозило фальшивой вульгарщиной. При­смотревшись повнимательнее, Иваныч понял, что квартира долго стояла необитаемой, о чем красноречиво свидетельствовал толстый слой многодневной пыли на всех гладких поверхнос­тях.

— Ребята, кто вы такие, — не удержался от вопроса Чижов, — и что вам от меня нужно?

Пристально

посмотрев в глаза каскадеру, Клоун по имени Рома (если верить долговязому Скелету) уселся напротив Ивана и медленно за­говорил:

— В принципе мы не имеем к тебе никаких претензий. Нас интересует только одна ничтож­ная вещица, которая когда-то принадлежала ва­шей семье.

— Ну так спрашивай, — не выдержал Ива­ныч, — может, я и вспомню.

Круглолицый нервно пожевал губами, как будто пробуя на вкус предстоящий вопрос, а затем отчетливо проговорил:

— Картина...

Громкий хохот не дал ему продолжить — Ваня смеялся искренне весело, не в силах совла­дать с навалившимся на него приступом хохота.

— Что ты услышал смешного? — не понял Рома.

Наконец Иваныч взял себя в руки и, утирая с глаз подкатившие слезинки, медленно проце­дил:

— Значит, из-за этих картин вы собирались меня пришить? Вы что — конченые дебилы или начинающие идиоты? — Он не скрывал злой иронии. — Если какой-то дурак вас навел на ме­ня, как на хранителя бесценных сокровищ сре­дневекового творчества, то вы будете здорово огорчены...

Скуластый Леха недоуменно посмотрел на товарища и тихо спросил:

— Может, ты его слишком сильно саданул по башке, что у него чердак сдуло? О чем он го­ворит, я ничего не могу понять?..

— Подожди, — оборвал его Рома и обратил­ся к Иванычу: — что ты имеешь в виду?

Чижов снисходительно улыбнулся, а затем сказал:

— Вся отцовская коллекция не стоит и комплекта резины для новеньких «Жигулей» — она хранится на чердаке того дома, откуда вы меня свистнули. Можете поехать и посмотреть, — до­говорив, Иваныч с облегчением откинулся на мягкую спинку, ощущая, как миллионы колю­чих иголок отступают, а на смену им возвраща­ется былая сила и уверенность в собственном теле.

Но на этот раз пришла пора посмеяться по­хитителям; мило улыбнувшись в ответ, Клоун заговорил:

— Всю упомянутую тобой коллекцию мы внимательно просмотрели, но там нет того, что нас интересует.

— Что же такое особенное вас интересует? — передразнил интонацию собеседника Ваня.

Круглолицый неторопливо достал из карма­на пачку сигарет и, никому не предложив, заку­рил. Только после этого принялся сдержанно объяснять:

— Мы хотим получить картину с изображе­нием старой церквушки и молодого, зеленею­щего дуба, которую подарил твоему деду некий Серебрянский в одна тысяча девятьсот семнад­цатом году. На чердаке ее не оказалось.

— Значит, этой картины нет в природе, — нетерпеливо выпалил Чижов и попытался встать на ноги, как будто собирался покинуть прият­ную, но исключительно надоевшую компашку.

Долговязый проворно подскочил к Иванычу и профессиональным, хорошо натренирован­ным движением саданул его под дых, при этом сохраняя на лице полное безразличие к проис­ходящему.

По роду своей деятельности Ивану не один раз приходилось получать подобные удары, но последний был верхом рукопашного искусства.

Перед его осоловевшим взором побежали розовые круги, а сбившееся дыхание, казалось, навсегда покинуло Ивана — на глаза наверну­лись непроизвольные слезы.