Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)
Шрифт:
Го Тай начинал, конечно, не на пустом месте. Искусство «знания людей» издавна занимало почетное место в культуре служилых людей Древнего Китая. В «Книге Преданий» оно приравнивается к мудрости и умению управлять. Конфуций советовал в отношениях с людьми «вглядываться в мотивы их поведения, смотреть на причины их поступков, узнавать, что приносит им покой. Сможет ли тогда человек скрыть себя?» [Лунь юй, XI, 10]. Мэн-цзы считал возможным угадать натуру человека по его зрачкам и речи.
Физиогномика, несмотря на скептическое отношение к ней некоторых трезвомыслящих философов, например Сюнь-цзы, в Ханьскую эпоху процветала. Существовали, однако, принципиальные различия между практическим ремеслом физиогномистов и политически окрашенной, морализаторской деятельностью Го Тая и
Достойный человек не может не обладать широтой познаний и твердостью духа. Его ноша тяжела, а путь его долог. Человечность – вот ноша, которую несет он: разве не тяжела она? Только смерть завершает его путь: разве не долог он?
Конфуций
Большинство дошедших до нас суждений Го Тая заставляет недоумевать, чем этот человек покорял современников. Эти суждения представляют собой лаконичные и довольно бесхитростные отзывы, в которых не видно ни гениальной наблюдательности, ни гениального остроумия. Вот, к примеру, какой характеристикой наградил Го Тай известного противника евнухов Лю Жу: «Жу заикается, но его ум отточен. По натуре своей он – чистая яшма» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 34а].
Ряд оценок является простой констатацией соответствия таланта определенному чиновничьему рангу. Так, два брата из клана Ван в Тайюане еще юношами попросили Го Тая «определить их способности», и тот рассудил, что они обладают «талантом ранга двух тысяч даней». Предсказание, разумеется, сбылось [Саньго чжи, цз. 27, с. 6а]. О враге евнухов Ван Юне Го Тай говорил: «Почтенный Ван [в своих успехах] покрывает тысячу ли в день. Это талант, достойный стоять рядом с правителем» [Хоу Хань шу, цз. 66, с. 16б].
Признаки, по которым Го Тай отличал «незаурядных людей», взяты из обыденных ситуаций. Например, он приходит на рынок с двумя юными знакомыми, родными братьями. Один из них покупает, не торгуясь, другой каждый раз просит сбавить цену. Го Тай замечает по этому поводу, что братья различаются между собой, как отец и сын [Саньго чжи, цз. 22, с. 19а]. А вот как обратил на себя внимание некто Мао Жун. Работая в поле, он вместе с товарищами укрылся от дождя под деревом. В то время как все сидели на корточках, Мао Жун, соблюдая принятые в ту эпоху правила этикета, сидел, поджав ноги под себя. Проезжавший мимо Го Тай «увидел и поразился необычайности» Мао Жуна. Пригласив Го Тая в свой дом, Мао Жун накормил его отрубями, как почтительный сын оставив курицу для матери, чем окончательно покорил знатока талантов [Хоу Хань шу, цз. 68, с. 4а].
Еще один пример. Некий земляк Го Тая уронил кувшин и ушел, не взглянув на него, а на вопрос Го Тая, почему он так поступил, ответил: «Кувшин все равно разбился – к чему теперь смотреть на него?» И Го Тай по этой причине выделил его [Хоу Хань шу, цз. 68, с. 4б].
Две оценки построены на противопоставлении способностей и добродетели. Так, о своих друзьях Се Чжэне и Бянь Жане Го Тай говорил: «Эти двое имеют с избытком талант героя. Как жаль, что они не следуют правильному пути!»
Впоследствии оба сложили голову на плахе [Хоу Хань шу, цз. 68, с. 6б]. Наконец, еще два известных нам эпизода, зафиксированных в биографии Го Тая, воспроизводят обычную дидактическую тему: раскаяние дурных людей после воспитательной
Бесспорно, Го Тай смотрел на людей глазами конфуцианского моралиста – позиция, вполне тривиальная для людей его круга. Почему же незамысловатые сентенции и психологические наблюдения «любителя рассуждать» получили столь широкую огласку и стали достоянием истории? Дело, очевидно, в культурной среде, запросы и вкусы которой Го Тай хорошо знал. Оценки способностей и «распознавание талантов» были тогда всеобщим поветрием, и не один Го Тай преуспел на этом поприще. Се Чжэн, например, по отзыву современника, даже превосходил его в способности оценить достоинства человека [Шишо синьюй, с. 108].
Консультации у «знатока людей» стали с того времени обычной практикой среди служилых верхов9. В таком случае удивительна сама среда, в которой так много значил отзыв самозваных судей и которая заставляла Ли Ина «не принимать у себя никого, кроме выдающихся достойных мужей света», ученого Чжоу Чэна – «поддерживать отношения только с товарищами Чэнь Фаня и Хуан Цюна», а Юань Шао в 70-х годах – «не общаться с теми, чья слава не гремела повсюду в пределах морей» [Хоу Хань шу, цз. 64, с. 1б; Саньго чжи, цз. 12, с. 4б; Шишо синьюй, с. 108].
Подобные явления не объясняют сами себя. Практика личных оценок того времени с ее противопоставлением действительного положения человека и его истинного призвания может быть понята только в свете тогдашней политической обстановки. Она была реакцией служилой элиты на самоуправство дворцовых временщиков, стремившихся превратить администрацию в свою вотчину, и, стало быть, выполняла свою миссию постольку, поскольку отстраненность от власти сознавалась как печальный, но непреложный закон жизни «ученых служилых людей». Вероятно, именно такова подоплека требования искать непременно «притаившиеся таланты», хотя обнаруживались они, как правило, в семьях, авторитетных и влиятельных на местах.
Мерой «чистой славы» в те годы было политическое бессилие поборников «чистоты», перераставшее в отвращение к власти вообще. Не случайно кумиром «славных мужей» был Го Тай – человек, не только не служивший и не имевший охоты служить, но и принципиально сторонившийся политики. Как сказано в его биографии, «хотя Линьцзун любил обсуждать людей, он не произносил острых речей о текущих событиях, и поэтому евнухи, захватившие власть, не смогли причинить ему вреда» [Хоу Хань шу, цз. 68, с. 2а-б].
Истории из жизни Го Тая интересно сопоставить с материалами о другом видном «знатоке людей» – уроженце Жунани Сюй Шао (150-195), чье имя ставили рядом с именем Го Тая: «В Поднебесной все, кто рассуждал о выдвижении на службу ши, славили Сюя и Го» [Хоу Хань шу, цз. 68, с. 9б].
Будучи моложе Го Тая на двадцать с лишним лет и родившись в именитой служилой семье, Сюй Шао рано окунулся в атмосферу «чистых суждений». Рассказывают, что в юношестве он и его старший брат встретились с известным деятелем «чистой» критики Юань Чжэном, назвавшим их «двумя драконами». Старшего брата Юань Чжэн сравнил по строгости манер с Чэнь Фанем, а по решимости искоренить зло – с Фань Паном. Сюй Шао он объявил «выдающимся человеком, какие редко рождаются на свете», но, по сообщению другого источника, сам Сюй Шао считал, что он уступает брату [Шишо синьюй, с. 108]. Тем не менее позднее Сюй Шао стал непререкаемым авторитетом для шидафу своей округи, а потом и соседних областей. Он порвал со своими высокопоставленными родичами в столице, связанными с могущественными евнухами, и довольствовался должностью начальника «ведомства заслуг» у себя в Жунани. На службе Сюй Шао, по отзыву его биографа, «поощрял преданных, отбирал справедливых, выдвигал добрых и отвергал злых» и приобрел такой авторитет, что о нем говорили: «Если похвалит, взлетишь, как дракон. Если побранит, словно рухнешь в бездну» [Тайпин юйлань, с. 1235]. Практике личных оценок он придал регулярный характер. Вместе с двоюродным братом Сюй Цзином он «обсуждал достоинства людей округи и каждый месяц выносил им оценку. Так в Жунани возник обычай „ежемесячной критики“» [Хоу Хань шу, цз. 68, с. 10б].