Империя. Исправляя чистовик
Шрифт:
Граф усмехнулся и кивнул, записывая.
Иду дальше.
– Третье. Особо сделайте акцент на возмутительном и позорном поведении британцев, которые подставили союзника под удар и бросили его умирать на поле боя, цинично глядя со стороны. Эту тему нужно продвигать в прессе Единства, и, в адаптированном варианте в прессе Скандинавии, в первую очередь, в самой Норвегии. Задействуйте в частности структуры и газеты господина Проппера.
Суворин записал и заверил:
– Все будет в лучшем виде, Государь.
– И особо нужно обозначить, что в случае реальной войны с Россией,
Шорох ручки о бумагу блокнота.
– Да, Государь.
Барабаню пальцами. Идём дальше.
– Четвертое. Отдельно по США и особо по Франции. В Америке нам нужно поднять общественное возмущение действиями англичан, а во Франции еще и продемонстрировать местным элитам, что Британии верить нельзя. И такое безрассудство обходится катастрофически дорого.
– Понимаю, Государь.
– Пятое, проследите за правильным освещением событий в прессе Новоримского Союза. Акцент тот же, мол, это не позор для России, а честь сразится с героями и все такое прочее. И, конечно же, акцент на позор и коварность Британии. Пусть, короче, радуются, что входят в сферу Единства, но аккуратно обойдите факт невступления России и всего НРС в войну с Венгрией после «обстрела» Румынии. Акцент на всемерной и героической поддержке и на укомплектованный русскими добровольцами автобронедивизион Королевы Ольги и на передачу Единством Румынии большого количества техники и вооружений, включая новейшее.
Кивок в ответ.
– Шестое. Британия. Вот тут мы должны нанести самый сильный удар. Все наши пляски с бубном в общественном мнении континента мало что дадут, если грандиознейший скандал не разразится в самой Британии. Да так, чтобы по максимуму – митингами и демонстрациями, заявлениями оппозиции и слушаниями в парламенте. Нам нужно добиться невозможности возобновления боев у острова со стороны Британии и связать общественным мнением свободу рук Лондона в других местах мира. В идеале меня устроит падение правительственного кабинета Великобритании.
Суворин записал все и вновь почтительно склонил голову.
– И главное, Борис Алексеевич. Главное! Нужно особо обыграть заботу родимого Отечества и лично меня о судьбе экипажа крейсера «Память Меркурия». Настолько большую, что мы объявляем одностороннее перемирие для операции по спасению доблестных наших моряков с острова. Этим мы и объясняем невозобновление сражения утром. Мол, гуманитарная миссия, Империя своих не бросает, улавливаете мысль?
Тот прячет улыбку и склоняет голову:
– Точно так, Государь.
Барабаню пальцами. Вроде все сказал. Впрочем, вишенка на тортик гуманизма:
– И можете, кстати, упомянуть, что, уважая героев обороны Медвежьего, наша эскадра передала норвежцам еду и медикаменты, и готова организовать вывоз желающих на материк. В общем, больше гуманизма и прочей циничной человечности. Массы это любят. Вопросы есть?
– Вопросов нет, Ваше Всевеличие.
– Вот и славно. Полагаюсь
Суворин посмотрел на меня с неприкрытым цеховым уважением и, склонив голову, покинул кабинет.
Фу-у-ух, с этим, вроде, как-то разобрались. Худо-бедно. Не знаешь, как подать поражение? Подай его, как победу. В этом Суворин совершенно прав.
Что ж, возможно, мой Министр информации нередко слишком много на себя берет, но таких ярких звезд вокруг меня не так много, у каждой из них свои тараканы. Брусилов чрезвычайно обидчив и тщеславен, Гурко не менее тщеславен и очень ревнив к успехам других, Маниковский, будучи исключительной силы кризис-менеджером, спал и видел себя диктатором и спасителем Отечества, за что был снят с премьера и отправлен Наместником Севера. Даже злосчастный Колчак, блестящий исследователь Заполярья и неплохой организатор всякого рода экспедиций, был плохим политиком, и, как оказалось, весьма посредственным адмиралом.
У того же Емца свои тараканы, у Иволгиной – свои, а, уж, сколько тараканов у меня, сестрицы Ольги и той же Маши даже не описать. Тараканы самых эпических размеров и разновидностей! Даже у Мостовской они бегают туда-сюда.
Ладно, это все лирика.
Вызванный полковник князь Искандер стоял на вытяжку, пока я дописывал послание.
«Вилли, приветствую тебя, кузен!
Благодарю за письмо. С основными моментами я в целом готов согласиться. Но это предмет более предметного очного разговора между нами.
Посему:
1). Прежде чем Германия, со своей стороны, объявит о предложении посредничества, Россия, со своей стороны, должна первой объявить об одностороннем перемирии в качестве гуманитарного шага, продиктованного необходимостью эвакуации с острова экипажа русского крейсера „Память Меркурия“, предоставлении норвежским защитникам острова медикаментов, воды и продовольствия, а также предоставления всем желающим возможности для беспрепятственной эвакуации на материк на российских кораблях или, как вариант на судах нейтральных стран, в данном случае – Германии, других в районе нет, если не считать британцев. Я бы очень хотел, чтобы они ввязались в эвакуацию, но в данной ситуации, это проигрышный вариант для них. Впрочем, выигрышных вариантов там для них практически не осталось.
2). После этого официальный Берлин предлагает свое посредничество в установлении перемирия с обеих сторон и предлагает встречу в Стокгольме для разрешения кризиса путем переговоров.
3). Остальные вопросы требуют личного обсуждения. Поддерживаю твое предложение о необходимости переговорить в Цюрихе сегодня. Через десять часов я буду в Цюрихе и готов к разговору. Наши дипломаты и службы протокола готовили наши переговоры там, так что я надеюсь, что особых накладок быть не должно. В конце концов это рабочая встреча, а не государственный визит.