Имперская Истина
Шрифт:
Эти размышления утомили меня окончательно, и я остановился передохнуть. Я чувствовал себя мокрым и уставшим, как будто прямо в униформе, плаще и ранце меня протащили через ледяную воду. Остальные тоже остановились, и мы присели на выступе заклиненного люка.
Даллос сидел ко мне ближе всех, и я увидел, что он уже достал карты, и вертел их в своих тонких розовых пальцах. Он перебирал потёртые прямоугольники плас-бумаги с механической ловкостью каталы. Карты блеснули, и стало видно, что печать на «лицах» стёрлась в местах, где тысячи раз касались его пальцы. Я мог разглядеть только цифры и абстрактные геометрические фигуры на рубашках.
—
Никто из нас не был в порядке. Даже самый оптимистичный наблюдатель назвал бы нас жалким сборищем душ. Шестеро мужчин, одетых в форму великой Имперской Армии, собравшихся из разных батальонов, что были разбросаны по фронтам восстания. Мы были простыми пехтурусами, сынами разных миров, сведенные вместе безжалостной машиной этой новой войны. Я думаю, что у всех нас раньше были разные звания и должности, но на этом корабле это не имеет значения. Никто из нас не был главным, здесь не было командной цепи, мы просто были сами собой. Любые позывы салютовать или отдавать приказы выглядели бессмысленными. Множество вещей выглядели бессмысленными после всех тех ужасов, которым мы стали свидетелями.
Всё же мы выжили. Я потерял пальцы на руке, но так как она была левой я посчитал что мне еще повезло. Также в моём туловище и бедре до сих пор осталась картечь, которая мучает меня колющей болью при каждом шаге, и не даёт заснуть. Как я уже говорил, Даллос обгорел. На эбеновой коже Бренга были рубцы и шрамы, оставшиеся после газовой атаки. Говорить для него было мукой — гортань бедного дурачка сильно пострадала, так что он общался с нами кивая или мотая головой. ЛоМунд, я думаю раньше был офицером. Об этом говорят его длинные белые волосы и благородные черты лица. Его сломило ранение в живот, выпустившее его кишки в грязь. Он спасся только благодаря слепой панике и притоку адреналина, позволившие ему добраться до безопасной зоны, неся свои внутренности в руках. Были еще Ченец и Яо, с желтоватыми лицами и вечно надвинутым на глаза капюшонами. Оба происходили с одного мира, и оба едва не были убиты когтями и огнём стабберов.
Мы были небольшой стайкой ходячих раненых. Все имели ранения и все были мужчинами. Я не видел женщин с тех пор как мы высадились со спасательной шлюпки, что унесла меня с Номеи. Первым что я увидел здесь, были медицинские сервиторы, что бродили по административной палубе в поиске раненых. Они бы не обращали на нас внимания, если бы на борту этого скитальца были настоящие медики и хирургеоны.
Здесь нас было мало, но одно обстоятельство привлекло моё внимание — корабль не был пустым. В трюмах были дети. Мальчики-беженцы из разлучённых семей или разбомбленных схол, дюжины сирот. Иногда мы слышали, как они звали своих родителей, моля их ответить. Это жгло меня, ведь когда-то я тоже потерялся.
Это был только один корабль из нескольких, я полагаю. По правде, я не видел ни одного иллюминатора с тех пор, как мы прыгнули в кричащее безумие варпа, и бежали от коварства этого шлюхиного сына, Магистра Войны. Жалкий конвой из нескольких
Итак, мы не имели ни малейшего понятия где мы, или в каком направлении эфирного компаса нас везут. Неизменным были лишь причитания полумёртвых, разносящиеся по похожим на пещеры палатам, когда они боролись с ночными кошмарами. Неизменным также был звук двигателей.
Но через некоторое время, я стал замечать закономерности. В этом я разбираюсь. Я вижу вещи.
Я не часто говорю об этом, потому что это может напугать неосторожную душу, и разозлить других до необдуманных действий. Люди не любят то, чего не понимают, и как правило они реагируют на это насилием. В рядах Имперской Армии это насилие могло сопровождаться ударом клинка или лаз-выстрелом, и это не способствует благополучию человека, который стал бы об этом говорить.
Я увидел закономерность: на кораблях, подобных этому, всегда есть сочетание раненых — от тех, кому лучше было принести Милосердие Императора, до симулянтов. Но не на этом корабле. Я видел, что здешние раненые при должной заботе могли быть возвращены обратно на передовую. Во всем протяжении лабиринтов этого корабля я не нашел ни одного, кто не мог бы быть вылечен, чтобы драться на следующий день. Все, кто нуждался в большем или меньшем уходе, были перемещены во время стыковок или встреч с другими медицинскими судами. Пришедшие на их место, были в том же состоянии что и остальные пассажиры.
Вы смогли бы увидеть это в их глазах. У Даллоса, ЛоМунда, и прочих с кем мы повстречались здесь. Я смотрел на них как в зеркало, и видел одно и тоже. Не просто тысячеярдовый взгляд, что встречается у раненого солдата. Я видел общее бремя, о котором никто из нас не мог говорить, потому что мы всю нашу жизнь отрицали это. Прятали это.
— Ш-шесть — к-крестов, — заикаясь промямлил Даллос, работая с картами так, что что движения расплывались.
— Т-туз. Туз — к-кинжалов. Остальные корабли ушли.
Мы карабкались большую часть дня, поднимаясь с уровней корабля, где радиационная защита была тяжелой и неподвижной, не давая пройти дальше. Инженерные палубы не были соединены с медицинскими, и искать путь туда было бессмысленно.
Мы насчитали нескольких из нас, кто был хоть как-то инженерно подкован, но никто даже близко не походил на технопровидца. Бренг был флотским пилотом-савантом, и лучше всех подходил на роль механика.
Казалось более логичным подниматься вверх, чтобы достичь мостика и командных уровней. Сначала я настоял, что бы мы взглянули на юнцов в других отсеках, быть может придать им немного смелости… Но в этом оказалось мало смысла. Нам нечем было поделиться.
Напомню, я говорил уже о постоянных звуках стенаний корабля, и двигателей. За день до этого я очнулся от судорожного сна, полного цветных сновидений, и понял, что варп-двигатели молчат. По неизвестной причине мы дрейфовали. Вскоре последовали дальнейшие неисправности. Подача электроэнергии периодически пропадала, принося тьму и волны изморози на стенах. Воздух больше не очищался, и не циркулировал. Хуже, что двери, упавшие в коридорах словно лезвия гильотины, внезапно запечатали секции корабля.