Imprimatur
Шрифт:
Я вздрогнул.
– К счастью, – продолжал Кристофано, – у меня с собой есть травы, мази, порошки и все, что нужно. Помоги мне раздеть твоего хозяина, я должен смазать ему эти «пятна кори», как зовет синяки Гальен. Мазь проникает внутрь и препятствует нагноению.
Он вышел и некоторое время спустя вернулся с несколькими баночками.
Аккуратно сложив в углу большой серый фартук и одежду г-на Пеллегрино, я поинтересовался:
– Возможно, и смерть господина Муре явилась следствием чумы или синяков?
– На теле старика француза я не обнаружил
Постоялый двор охватило тревожное ожидание. Все или почти все постояльцы с отчаянием восприняли последнее происшествие. Смерть пожилого француза, которую врач приписал воздействию яда, не произвела на них такого сильного впечатления. Смыв с лестницы кровь, я подумал о душе своего хозяина, которой, возможно, вскоре предстояло встретиться со Всемогущим. И тут меня стукнуло: да ведь согласно постановлению магистратуры в каждой комнате постоялого двора положено иметь картинку на религиозный сюжет, а также чашу со святой водой.
Все мои помыслы в эту минуту были обращены к Небу, я просил Его не лишать меня моего дорогого попечителя. Поднявшись на четвертый этаж, я наведался в комнаты, занятые г-жой Пеллегрино, и огляделся в поисках чаши со святой водой и картинок с подходящими сюжетами.
Прежде в этих комнатах проживала г-жа Луиджия, они почти не изменились при новой хозяйке, поскольку она бывала здесь лишь наездами. На пыльном столике стояла керамическая фигурка Иоанна Крестителя, держащего чашу со святой водой. По обе стороны от нее были раки и телец из сладкого теста под хрустальным колпаком.
Стены были украшены красивыми картинками с сюжетами из Священного Писания. От умиления у меня перехватило горло, а тут еще в голову полезли всякие мысли о своей собственной невеселой жизни. Негоже, подумалось мне, что в столовых на первом этаже висят лишь обычные картинки со всякими там фруктами, птичками, рощами, амурами, ломающими стрелы о колено. Хотя нет, одна иллюстрация к Библии там все же имелась: святая Сусанна со старцами в купальне.
Погруженный в размышления, я снял со стены изображение Мадонны Семи Скорбей и вернулся в комнату, где Кристофано колдовал над Пеллегрино.
Поставив чашу со святой водой и картинку возле постели умирающего, я почувствовал, как силы покидают меня и, залившись слезами, рухнул на пол в углу комнаты.
– Не падай духом, мой мальчик.
Как и во все предыдущие дни, голос Кристофано был бодрым и внушал надежду. Он по-отечески обнял меня, и я смог открыться ему: умирает мой единственный покровитель, взявший меня на свой кошт, спасший от грозящей мне нищеты, человек хоть и бранчливый, но добрый, к которому я искренне привязался, даром что состою у него на службе всего полгода, и маяться мне теперь, сироте горемычному, и что-то теперь со мной будет, ведь даже если я и переживу карантин, все одно – я одинешенек, убог, гол как сокол и притом не знаком с новым приходским священником.
– Теперь ты будешь
Шмыгая носом, я заверил его, что кладовка далеко не пуста, однако он пожелал убедиться в этом самолично. Только у меня и Пеллегрино имелись ключи от комор и погребов «Оруженосца». Кристофано велел мне отныне хранить оба ключа в месте, о котором будет известно только нам с ним, дабы постояльцы не растащили припасы. В лучах дневного света, едва пробивающихся сквозь отдушины, мы спустились в закрома заведения, располагавшиеся в подвальном помещении на двух уровнях.
К счастью, как заботливый хозяин, Пеллегрино пекся о заполнении их всевозможной снедью: сырами, вяленым мясом, копченой рыбой, сушеными овощами, не считая растительного масла и вина, при виде которых в глазах доктора вспыхнул огонек и разгладились морщины. Вместо слов он просто улыбнулся мне и дал наказ:
– По любому поводу обращайся ко мне, если заметишь, что кто-то из постояльцев занемог, сообщай. Ясно?
– Грозит ли и другим то, что случилось с господином Пеллегрино? – спросил я и вновь залился горючими слезами.
– Надеюсь, что нет. Но чтобы этого не случилось, придется постараться. Можешь и дальше спать в той же комнате, как ты сделал прошлой ночью, несмотря на мое распоряжение. Пеллегрино не мешает быть ночью под присмотром, – проговорил он, стараясь избежать моего взгляда.
Видно, ему не приходило в голову, что я тоже могу подцепить заразу, и это меня немало удивило, однако я не посмел расспрашивать его о чем-либо.
Я взялся проводить Кристофано до его комнаты на втором этаже. Повернув в коридоре за угол, мы опешили: перед нами был Атто – он стоял, прижавшись к двери.
– Что вы здесь делаете? Я ведь дал четкие указания, – возмутился Кристофано.
– Да помню я ваши указания. Но мы с вами здесь единственные, кому нечего опасаться друг друга. Разве не мы с вами переносили беднягу Пеллегрино? А его помощник до сегодняшнего утра и вовсе жил с ним бок о бок. Если нам и суждено заразиться, это уже произошло.
Лоб аббата был покрыт испариной, и, несмотря на его саркастический тон, чувствовалось, что у него пересохло в горле.
– Это не повод, чтобы совершать безрассудные поступки, – посуровев, ответил Кристофано.
– Положим. Но перед тем как мы все заживо похороним себя в своих комнатах, хотелось бы знать, есть ли у нас шансы выйти отсюда живыми. И могу спорить…
– Да что мне за дело, о чем вы там спорите. Другие уже разошлись по своим комнатам.
– …спорить, что никто толком не знает, как вести себя в последующие дни. А что, если мертвых станет прибывать? Сможем ли мы избавиться от них? Но как, если выживут не самые сильные? Можно ли быть уверенным, что нас обеспечат необходимым? Что происходит в городе? Распространяется ли эпидемия?