Имя мне легион
Шрифт:
Федор безапелляционно заявил:
– Конечно, убивать в любом случае не по-христиански, однако Господь поймет и простит. Иногда зло просто необходимо! И нечего носиться со всякими там серийными убийцами, насильниками малолетних и террористами, устраивающими взрывы в метро! Раз они сеют смерть, то и сами заслуживают смерти!
Профессор раскрыл фолиант и указал на старинную гравюру.
– Взгляните сюда! Так в Средние века представляли себе одержимого дьяволом. Ведь дьявол в трактовке церкви и есть злое начало, апофеоз ужаса и вековечной тьмы!
Маша подошла к столику и склонилась над книгой. Ее взору предстала жутковатая картинка: лежащая в постели женщина, у изголовья которой,
Но внимание Маши привлекли глаза женщины – художник изобразил их абсолютно черными! Не было видно ни зрачков, ни белков. Точно такие же были у майора Блинова, у Олега…
– Глаза… – тихо обронила девушка. – Их изменение – один из признаков одержимости?
Профессор удовлетворенно кивнул.
– Вы сразу заметили самую важную деталь! Исследователи обычно заостряют внимание на монстрах, изображающих демонов, но ведь зло вовсе не такое. Зло – вот эти черные, словно заполненные адской тьмой глаза! Существует множество признаков одержимости, однако одержимость одержимости рознь. Практически во всех случаях никакой одержимости бесами нет, а человек страдает психическим расстройством. В таких случаях необходимо серьезное медикаментозное лечение и долгое пребывание в психиатрической клинике. Тот, кто слышит голоса, скорее всего, страдает шизофренией, а не одержимостью, что справедливо примерно в девяноста шести – девяноста семи процентах случаев. Медикаменты творят чудеса. Вылечить больных невозможно, однако реально облегчить их страдания и удержать их от ужасных поступков, например, от самоубийства или убийства, врачи способны. Но медикаменты, даже самые сильные, помогают все же не во всех случаях. Оставшиеся три-четыре процента – уже не болезнь, во всяком случае, не болезнь в ее классическом понимании. Это и есть подлинная одержимость!
Федор, издав звук, похожий на хрюканье, воскликнул:
– И так говорите вы, психиатр с многолетним стажем, доктор медицинских наук, профессор?! Неужели вы верите в подобные сказочки?
Михаил Харитонович тяжело вздохнул.
– Понимаете, Федор… Как врач я сталкивался со многими тяжелыми и запущенными случаями. И всегда старался находить рациональное объяснение тому, что видел. Но с годами пришел к выводу: это не всегда возможно.
– Вы верите в дьявола? – пробормотал потрясенный журналист. – И в то, что он может вселяться в человека? И в одержимость бесами?
Маша слышала, как дрожит от негодования голос Крылова. Или то было не негодование, а любопытство? И даже страх?
– Вернемся к вопросу о природе зла! – сказал профессор Карасик. – Существует ли у человека в действительности возможность выбора? Почти все уверены, что да. И причины подавляющего большинства преступлений коренятся в социальном неравенстве, в отсутствии образования, денег, перспектив…
– А если юная жена, бывшая стриптизерша, придушит подушкой престарелого мужа-миллиардера? – ввернул Федор. – Ее поступок тоже, по-вашему, объясняется тем, что красотку среда заела?
– В подобном случае на кону стоит, конечно, не бутылка водки и не сберкнижка, на которой лежит десять тысяч рублей, а несоизмеримо больше, но механизм тот же самый, – ответствовал профессор. – Или вы станете утверждать, Федор, что если кто-то обладает миллионным или миллиардным состоянием, пятью дюжинами раритетных автомобилей, восемью за€мками в разных частях света и яхтой, по размеру превосходящей «Титаник», то он автоматически счастлив?
Крылов стушевался, а Михаил Харитонович продолжал:
– Среда может заесть,
– По мне, конечно же, лучше миллиард баксов! – вставил Федор.
Маша заметила, что тема ее друга очень заинтересовала.
Профессор же чуть улыбнулся.
– Да, кто-то совершает преступление из-за корысти, кто-то из сладострастия, кто-то из страха быть разоблаченным, кто-то желает славы, как было, к примеру, с убийцей Джона Леннона, кто-то даже от скуки… Наконец, можно стать убийцей, грубо говоря, за компанию – так было, к примеру, с многими нацистами в концлагерях. Первое убийство совершить всегда очень трудно, но если человек видит, что убивать вроде бы дозволено, что это, более того, якобы идет на пользу государству, то он постепенно втягивается в «игру» и преступает запретную грань. А уж если все вокруг убивают, человек постепенно приходит к мысли, что это не просто допустимо, но и нормально. Но рано или поздно и такие люди ломаются. Многие надзиратели в концлагерях, которые ежедневно отправляли в газовые камеры сотни невинных жертв, заболевали, сходили с ума. Их сменяли другие, и адская машина уничтожения работала дальше. Однако те, кто совершили убийства или были пособниками убийц, все же в глубине души прекрасно понимали – они служат злому делу. Поэтому после войны и молчали, стараясь навсегда забыть о том, что совершали. Это показывает, что, несмотря на всю свою гнилую сущность, люди все же испытывали угрызения совести, хотя и не желали нести за содеянное ответственность. Или палачи в стародавние времена… Средняя продолжительность работы на этой должности составляла пять-семь лет. Не больше! Потому что люди просто не выдерживали, хотя они отправляли на тот свет не по своей воле, а по приказанию властей, и те, кого они казнили, были вовсе не невинными овечками, а чаще всего жестокими преступниками. Значит, человек не создан для того, чтобы убивать. Убийство для него – огромный стресс. И как бы убийца ни старался бодриться, осознание вины придет к нему, быть может, не сразу, а через много лет, но это неизбежный процесс. И вина раздавит человека – морально и физически. Убив другого, в итоге убивают себя…
Профессор замолчал, пыхтя трубкой. Слушатели тоже безмолвствовали, переваривая услышанное.
– Но как быть с преступлениями иного рода? – после короткой паузы снова заговорил Карасик. – С серийными убийцами, маньяками и психопатами, которые уничтожают людей, не испытывая ни малейших угрызений совести? Причем жертвы ничем не досадили им, убийцы стремятся только к одному – лишить их жизни, почти всегда изощренным, кошмарным, невероятно жестоким способом…
– Гм, видимо, тут играет роль своего рода сладострастие, – вставил свое слово Крылов. – Одного тянет на девочек, другого на мальчиков, еще кто-то испытывает экстаз от сладостей или от новой пары туфель, кто-то – от кучи денег, а убийцы получают удовольствие от мучений беспомощных жертв.
– Но почему? – задал вопрос Михаил Харитонович. – Животным неведома страсть к намеренному причинению страданий своим собратьям. Да, лев убивает антилопу, но для того, чтобы утолить голод и накормить детенышей. А маньяки получают наслаждение от страданий жертв. Как это объяснить? Вывихом сознания? Фиксацией на жестокости? Плохим воспитанием? Генетической предрасположенностью? Психическими травмами, полученными в раннем детстве?
– Вы специалист, вы и должны знать ответ, – заявил уклончиво Федор.