Имя мое легион
Шрифт:
Молодые девушки, да еще в новой обстановке, любят произвести впечатление и ради этого готовы даже немножко прихвастнуть. Своими туалетами французская Лиза похвастаться не могла. Приехала она в паршивеньком пальтишке на рыбьем меху, сшитом из одеяла искусственной шерсти. Кроме того, химическое пальтишко явно просилось в химчистку.
Чтобы произвести впечатление, Лиза придумала другое. Благодаря особым условиям на радио «Свобода» вместе с ренегатами всех мастей и оттенков здесь попадались даже представители старой царской аристократии. Учтя все это и пользуясь послесталинской оттепелью, Лиза по секрету
Она призналась, что ее дедушка был… царским сенатором! Через неделю этот секрет был известен всем, вплоть до полотеров. Но даже и при советской власти призрак царского сенатора кое-что да значит. На внучку сенатора стали оглядываться с любопытством и удивлением.
Такого удара сердце Нины вынести не могло. В пику конкуренции она вскоре тоже призналась, что и у нее тоже дурная родословная, что ее предки были из немецких дворян, что при царе ее папа служил в синих кирасирах и что ее настоящая фамилия – Нина фон Миллер. Сослуживцы прикинули в уме: хотя папа Миллер больше известен как мелкий жулик, но своей унылой фигурой он действительно походит на продувшегося в карты аристократа. На Нину фон Миллер тоже стали оглядываться со смешанными чувствами.
Затем началась цепная реакция. Видя, что внучку сенатора и дочку кирасира не таскают в спецотдел, как было бы при Сталине, Остап Оглоедов осторожно заглянул в старый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Борясь между страхом и потребностью покаяться, он завел разговор про Нину и синих кирасир, а затем, потупив глаза, признался, что и у него тоже сомнительная наследственность, что его покойный батюшка служил… в желтых кирасирах. В доказательство Остап принялся описывать историю кирасирских полков царской гвардии, их форму и обычаи. Потом, испугавшись собственной храбрости, отпрыск желтого кирасира шмыгнул носом:
– Правда, это мой незаконный отец. Он спутался с цыганкой. Из цыганского хора. А потом эти цыгане меня бросили – и я вырос подкидышем.
– Позвольте, Остап Остапович, заметил Серафим Аллилуев, – но ведь вы же сами говорили, что вы обрезанный. Откуда же у вас этот обрез?
– Это семейная тайна, – тяжело вздохнул Остап. – И это меня самого очень интересует.
Рядом с Остапом сидел Зарем Шахматист, который тоже был одним из литературных негров в детской комнате полнт-советника Чумкина. Обычно Зарем Шахматист молчал. Но теперь он робко заметил:
– Кстати, у жены Сталина, Надежды Аллилуевой, прабабка по отцу тоже была цыганка. А мать Надежды была полунемка и четвертьгрузинка. Очень смешанная кровь.
Серафим Аллилуев вступился за свою однофамилицу:
– Что ж, говорят, что смешанная кровь хорошо влияет на потомство.
– Да, именно поэтому многие дегенараты пытаются освежить свою гнилую кровь путем смешанных браков, – тихо сказал Зарем Шахматист. – Но гнилая кровь, как яд, сильнее здоровой крови. Поэтому среди таких полукровок масса дегенаратов. Потому Надежда Аллилуева и застрелилась. И ее дети тоже психуют.
Как-то французская Лиза пригласила Серафима Аллилуева к себе вечером на чай, чтобы разнюхать от него побольше про радио «Свобода». Наслушавшись рассказов, что она была можно-герл среди моряков,
Но вопреки заманчивой рекламе Лиза оказалась девушкой строгих правил. На ее ночном столике стоял в рамочке портрет красивого молодого человека в форме военного летчика. С трогательной откровенностью Лиза рассказала, что это ее бывший жених, который воспользовался ее неопытностью, соблазнил, обманул и бросил. Поэтому теперь она не доверяет всем остальным мужчинам. В подтверждение своих слов падшая Лиза отдергивалась при малейшем прикосновении, давая понять, что второй раз она на эту удочку не попадется.
Когда Лиза вышла в кухню, чтобы заварить чай, Серафим решил посмотреть, что написал ей жених на обороте своей карточки. Наверно, уверял, обманщик, что любит до гроба? Он вынул карточку из рамки. На обороте типографским шрифтом стояло: «Артист Герасимов в роли летчика из кинофильма „Победители“». Такого жениха можно было купить на каждом углу за 20 копеек.
«Э-э, видать, Лиза тоже неплохая артистка», – подумал Серафим. Когда обманутая невеста вернулась из кухни, он спросил:
– Так как же у вас с этим женихом?
– Я его люблю и ненавижу! – с трепетанием в голосе ответила Лиза. – Он пишет мне письма, но я их жгу не распечатывая.
На следующий день Остап спросил:
– Ну как там Лиза? Французская она или нет?
– Не знаю, – сухо ответил Серафим, давая понять, что чужих секретов он не разглашает.
– Зато она тебя сразу узнала, – ухмыльнулся Остап. – 0-опытная лингвистка. В голове у нее явный параллакс – этакий перекос в мозгах. И под юбкой у нее тоже параллакс.
Что касается работы, то Лиза и Нина зарекомендовали себя, с самой лучшей стороны – и деловые, и умненькие, и миленькие. Девушки, что попроще, стараются поскорее выйти замуж. А Лиза и Нина с приятной наглецой заявляли, что они не такие дуры, чтобы вешаться на шею первому попавшемуся. Сначала нужно немножко порезвиться и пофлиртовать.
Первой перешла от слов к делу французская Лиза. Хотя политсоветник Чумкин был и не особенно молод, и не особенно привлекателен, и к тому же женат, и хотя все сотрудники сторонились его, как прокаженного, но внучку сенатора это нисколько не испугало. Она вдруг начала осыпать Чумкина комплиментами, игривыми взглядами и шаловливыми намеками.
– Настоящего мужчину судят по тому, – говорила Лиза, – чего он достиг.
Видя такие вольности, Нина сначала надулась и закусила губу. Но потом она быстро сообразила, в чем дело, и, чтобы не отставать от конкурентки, взяла под обстрел самого Адама Абрамовича. Хотя на вид он был не из тех салонных львов, которые покоряют сердца молоденьких девушек, но дочку кирасира это нисколько не смущало.
– Я предпочитаю людей постарше, – заявила Нина. – Они хоть не лезут повсюду руками, как некоторые молодые нахалы.
Добрейшего Адама Абрамовича хвалили все. Но Нина всех переплюнула. Она повсюду ходила и уверяла, что Адам Абрамович для нее все равно что приемный отец. При этом она улыбалась ему так нежно, что приемный отец расплывался от гордости, как новорожденный месяц, и смущенно поглаживал свой объемистый животик.
Один Остап был недоволен.
– Ну и карьеристки! – ворчал он. – Ну и подлизы! Ведь без мыла лезут!..