Имя потерпевшего – Никто
Шрифт:
– Не знаю, может быть, – быстро перебила его Татьяна. – Я пока не решила. Ты тоже подумай. Позвони мне вечером, скажи, до чего договорился с Настей. Заодно и обсудим твои соображения по поводу аборта.
– Не по поводу аборта, а по поводу ребенка. Тут и обсуждать нечего.
– Хорошо, вечером поговорим. Все, Дима, целую тебя.
– Таня, подожди…
– Вечером, Димуля, вечером. Мне нужно бежать.
На самом деле никуда бежать ей не нужно. Просто стало трудно справляться с нервами, а ей так не хотелось, чтобы муж почувствовал ее тревогу. Да что там тревогу –
Она еще какое-то время посидела в кабинете, бессмысленно перекладывая ручки и карандаши, потом все-таки заставила себя надеть пальто и пойти домой.
Ирочка встретила ее радостным щебетанием.
– Тань, я прямо дождаться не могла, когда ты придешь! Раздевайся скорее, будем ужинать, и я тебе все расскажу.
Она сгорала от нетерпения, и Татьяна изо всех сил старалась не показать, насколько тяжко у нее на сердце и как ей не хочется сейчас выслушивать Ирочкины истории. Она пыталась оттянуть момент, когда нужно будет сесть за стол и начать разговаривать со свояченицей. Сняв костюм, она, вместо того чтобы небрежно бросить его на кресло, как обычно, стала старательно развешивать в шкафу на плечиках пиджак, блузку и юбку. Потом подошла к туалетному столику и принялась, глядя в зеркало, снимать тампоном, смоченным в косметическом молочке, макияж.
– Ну Таня! – раздался из кухни звонкий Ирочкин голосок. – Все же остывает! Ты что там, уснула?
– Иду!
Кулинаркой Ирочка Милованова была знатной, в этом ей не откажешь. Она обожала готовить всякую экзотику, вычитывая рецепты в кулинарных книгах. Правда, рецепты служили ей только как бы канвой, общей идеей, а делала она все равно по-своему. Иногда получалось просто ужасно, потому что существуют блюда, способ приготовления которых оттачивался десятилетиями и которые не терпели никакой самодеятельности, но Ирочка никогда не унывала. Она весело съедала неудобоваримый результат своих экспериментов и даже не морщилась, после чего начинала все по новой. Сегодня на ужин Татьяну ожидала севрюга с каким-то необыкновенно красочным гарниром. Кроме того, по кухне витал подозрительный запах знаменитых Ирочкиных пирожков с капустой.
– Опять пироги? – неодобрительно спросила Татьяна, усаживаясь за стол. – Я же тебя просила.
– Да ладно, – весело улыбнулась Ира. – Не каждый же день.
– Я скоро в дверь не пролезу из-за твоих пирожков. Ты же знаешь, у меня силы воли не хватает их не есть.
– Не сердись, Танюшечка, ты все равно скоро уедешь и больше не будешь есть мои пирожки.
– Не надейся, не отделаешься от меня так просто.
Ира медленно повернулась к ней, оставив в покое что-то шипящее и вкусно пахнущее на сковородке, над чем она колдовала, прежде чем подавать на стол.
– Что ты сказала?
– Сядь, Ира. Надо поговорить.
– Что-нибудь случилось? – переполошилась Ирочка.
– Да. Да не бледней ты, не смертельно. Просто немного неожиданно.
Татьяна чувствовала себя омерзительно. Мало того, что в последние дни она терзается чувством вины за то, как ей предстояло поступить с преданной и любящей родственницей. Мало того, что Ирка, пойдя
– Ира, как ты смотришь на то, чтобы уехать вместе со мной?
– Куда? В Москву?
– Нет, в Зажопинские Выселки. Конечно, в Москву, куда же еще.
– Но почему… Таня, что случилось? Немедленно объясни мне, что происходит.
Татьяна удрученно молчала. Как сказать ей, что оставаться в Питере опасно? Может, и не опасно, но рисковать нельзя. И еще одно обстоятельство появилось, тоже, между прочим, немаловажное.
– Ирочка, я очень виновата перед тобой, я испортила тебе жизнь, ты потратила на меня свои лучшие годы, и теперь…
– Прекрати! Ты это сто раз говорила. И столько же раз я тебе объясняла, что это полная чушь. Не смей так думать.
– Я хочу, чтобы ты уехала вместе со мной. У меня будет ребенок, и мне одной не справиться. Но я не имею права просить тебя об этом, потому что сейчас ты еще можешь найти и работу, и мужа, а через несколько лет будет совсем поздно.
– Тань… Ой, Тань…
Глаза у Ирочки стали такими огромными, что, казалось, занимали пол-лица.
– Ты что, беременна?
– Угу.
– И сколько уже?
– Шесть недель. Сегодня с Анной разговаривала. Ира, если ты со мной не поедешь, я сделаю аборт, мне одной не справиться. Я уже не в том возрасте, чтобы выдерживать такие нагрузки. Первые роды в тридцать шесть лет – не шуточки. Стасов мне не помощник, он целыми днями работает, крутится, как белка в колесе, деньги зарабатывает.
– Ты что, обалдела? Какой аборт? Рожать надо, и нечего тут думать. Конечно, я поеду с тобой, какой может быть разговор.
– Подумай, Ира, это все очень непросто с точки зрения последствий. Ты опять впряжешься в домашнее хозяйство. Подумай о себе.
– Да ладно тебе!
Ирочка звонко расхохоталась.
– Я уже со всеми питерскими женихами перезнакомилась, никого среди них подходящего нет. Может, в столице найдется. В крайнем случае рожу без мужа, буду двоих растить, твоего и своего. А что? В организационном плане идея богатая.
«Господи, как у нее все просто, – с грустью думала Татьяна. – Мне в ее возрасте, наверное, тоже казалось, что впереди еще такая длинная жизнь и можно все успеть. А сегодня утром, когда узнала о гибели Ромки Панкратова, я поняла, что моя жизнь может оказаться очень короткой. Очень. Даже страшно, насколько короткой может оказаться моя жизнь. И Ирочкина тоже».
– На днях сюда приедет одна моя знакомая из Москвы, она работает в уголовном розыске. И если ничего не сорвется, мы отсюда уедем все вместе. Хорошо?
– Как это? – растерялась Ира. – Ты что, Таня? А собраться?
– Можно подумать, у нас тут бог знает сколько вещей. Собери только одежду на зимний сезон и все самое необходимое. Потом приедет Стасов и отправит контейнер с остальным барахлом.
– Ну ничего себе! Нет, так не годится. Ты поезжай, а я все как следует соберу, уложу, отправлю контейнер, а потом приеду.