Имя твоё...
Шрифт:
– Тебе нельзя здесь оставаться, – сказал я, остановившись перед лифтом.
– Нельзя, – согласилась я. – Столько странного произошло за день.
– Мы должны уйти, – сказал я.
– Конечно, – согласилась я. – Куда? И мы должны взять с собой маму.
Маму мы с собой взять не могли, но сказать об этом Алине было не в моих силах. Да, я и сама это поняла, Веня, я ведь сказала так потому, что вообще боялась неизвестного, боялась и того, что станет с нами обоими, и того, что станет с мамой, когда она останется одна, но ведь нет другого выхода, верно?
– Нет, – твердо сказал я. – Валера не оставит нас в покое. Он не уйдет, пока мы здесь.
– Ты хочешь сказать, что, если мы уйдем…
– Он уйдет тоже.
– Следом
– Думаю, да.
– Я не хочу.
– Другого выхода нет, – повторил я.
Я действительно был в этом уверен.
Алина с сожалением посмотрела на дверь своей квартиры – мама вышла на шум и стояла на пороге. Странным образом мы оба видели все, что происходило этажом выше – сквозь потолочное перекрытие или сквозь канал в пространстве? По-моему, Анна Максимовна видела сквозь ставший прозрачным пол только свою дочь – ни меня, ни Валеры, копошившегося пролетом выше в груде человеческих тел, ни милицейского участкового для нее не существовало. В ее реальности так все и происходило: дочь почему-то решила встать из-за стола посреди завтрака и выйти на лестничную площадку. Странная прихоть, но, может, Алина что-то услышала?
– Видишь? – пробормотал я. – У мамы все в порядке.
– Как это возможно? – поразилась я. – Почему все происходит по-разному? Я не понимаю. Я боюсь.
– Ну и ладно, – я не стал спорить. – Хуже было бы, если бы ты не боялась. Пойдем?
– Куда? – спросила я. – И как?
– Алина, доченька, – позвала мама. – Ты что там делаешь?
– Ничего, мама, – улыбнулась я, погладив Веню по лицу, заросшему дневной щетиной. – Ничего, я сейчас.
Мама кивнула и закрыла дверь. Она даже не спросила, с кем я стою на площадке, кого обнимаю – не видела или решила не обращать внимание?
– Пойдем, – поторопил я, потому что Валера выбрался, наконец, из им же созданной кучи малы, исходивший от него холод заморозил всю компанию, я слышала, как стучали зубы от мороза и у нашего участкового, и у мужчины, который стоял на коленях и не мог разогнуться, потому что ноги примерзли к полу.
– Пойдем, – согласилась я, не думая больше ни о чем.
Мы должны были уйти, и мы ушли.
Глава пятнадцатая
Зажегся зеленый, и автобус быстро набрал скорость. Слева поднимались на холм коттеджи, виллы, замки и лачуги арабского города Умм-эль-Фахм, а справа окно по-прежнему было занавешено серой шторой, но за ней наверняка была вторая половина этого странного населенного пункта, где лачуги соседствовали с дворцами с такой непосредственностью, будто дополняли друг друга – похоже было, что дни свои эти люди проводили в нищете, но по ночам выходили из показушных трущоб и устраивали пиршества в замках – точнее, в пародиях на настоящие замки, где все было меньше в несколько раз, включая, разумеется, и затраченные хозяевами средства. Впрочем, кто знает, какие средства вкладывали феодалы средневековья, чтобы возвести на краю высокой скалы огромный равелин с круглыми башенками и бойницами, сквозь которые можно было видеть врага и даже выстрелить в него из аркебуза, но невозможно было встретиться с врагом лицом к лицу и в честной схватке помериться силами.
Алина сидела рядом со мной, левая ее рука вцепилась в подлокотник, а правая – в мой локоть. Алина смотрела по сторонам, и мне не понравился этот ничего не выражавший взгляд. Она была здесь, и ее здесь не было.
А где находился я сам?
Я ехал в Тель-Авив в рейсовом автобусе, и это было верно ровно настолько, насколько я мог утверждать, что лежавшая у меня под ногами дорожная сумка давила своей тяжестью на мою правую ногу. Но у меня создалось ощущение, что и автобус этот, и штора, из-за которой ничего не было видно, и арабский город Умм-эль-Фахм, оставленный позади, и Алина, сидевшая рядом со мной, хотя это было физически невозможно, – весь окружавший меня мир являлся проекцией, трехмерной копией,
Я осторожно отцепил пальцы Алины от своего локтя, и рука ее послушно легла на колени.
– Где я? – спросила Алина, но голос не выдавал даже десятой доли того волнения, которое она, по идее, должна была испытывать, оказавшись неожиданно в автобусе, мчавшемся по израильскому шоссе.
– А я? – вырвалось у меня, потому что я действительно не знал этого. Я был муляжом, наполненным костями и одетым в мою же одежду, я стоял рядом с Алиной непонятно где – мне действительно было непонятно, потому что я не то чтобы не видел ничего из того, что меня окружало, но скорее ничего не воспринимал, как не воспринимает собственного окружения кукла, глядя во все свои нарисованные глаза.
– Ты со мной, – сказала Алина, но губы ее были плотно сжаты, да и мысли – я был в этом уверен – исходили не из ее головы.
– Ты со мной, – сказал я, но сидевшая рядом женщина с фигурой и лицом Алины никак не отреагировала на эти слова. Она смотрела вперед, лицо ее было ясно и не отражало мыслительной или эмоциональной деятельности, руки спокойно лежали на коленях, а колени не вызывали – во всяком случае, у меня – желания прикоснуться к ним, погладить, расправить складку легкой материи, которой они были прикрыты.
Однако я сделал именно это – хотел убедиться, что Алина не плод моего воображения, и убедился в этом быстро и безоговорочно. Я положил свою ладонь на руку Алины, и она быстро накрыла мою ладонь своей – этот жест был таким реальным, таким естественным, что сомнения исчезли, я погладил эту руку, я хотел прикоснуться к ней губами, но постеснялся сделать это в полном автобусе.
И лишь тогда простая мысль возникла у меня в голове, заставив вглядеться в лица остальных пассажиров – девушки, сидевшей в нашем ряду через проход и читавшей на иврите книгу о Гарри Поттере, мужчины, сидевшего рядом с ней и лениво разглядывавшего пейзаж за окном, старика, сидевшего сзади и думавшего о чем-то своем, мне недоступном и ненужном. Эти люди должны были минуту назад видеть, как рядом со мной, в одиночестве проехавшем половину маршрута, неожиданно – как говорят в таких случаях «откуда ни возьмись» – появилась женщина, в автобус не входившая, за билет не платившая и места в салоне не искавшая. Не было ее – и вдруг стала. Как бы ни были заняты собой пассажиры, они не могли не обратить внимание на появление Алины.
– Извините, – спросил я старика, сидевшего позади, – вы не скажете, долго ли еще до Тель-Авива?
– Час и десять минут, если не будет пробок, – по-военному четко ответил тот, посмотрев мне в глаза без каких-либо признаков недоумения.
Я не представлял себе, какой вопрос следует задать, чтобы вызвать хоть какую-нибудь реакцию этого человека на женщину, сидевшую рядом со мной. Не спрашивать же прямо: «Скажите, вы видите мою спутницу?» Должно быть, старику передалось мое беспокойство – он улыбнулся, обнажив два ряда белых, как сахарная пудра, зубов, и сказал успокаивающим голосом:
– Мы в пределах зеленой черты, да и водитель наш – человек опытный, я с ним который год езжу, в самом начале интифады он поймал террориста, вычислив его по взгляду.
Ну, конечно. Старик решил, что я боюсь – видимо, мой внешний вид давал для такого вывода достаточно оснований.
– Спасибо, – пробормотал я и опустился на свое место. Алина все так же спокойно смотрела перед собой и лишь сильнее сжала мою ладонь в своих пальцах.
Я наклонился к ее уху и прошептал:
– Как нам теперь быть? Во-первых, у тебя нет документов, верно? Во-вторых, теперь нам ни к чему ехать в Тель-Авив. Я ведь собрался лететь к тебе в Москву, а сейчас в этом нет смысла. Почему ты молчишь? Скажи что-нибудь…