In convertendo. Рассказы
Шрифт:
В Корнише он видел по дорогам бесчисленные древние кресты с загадочными переплетениями надписей. Они возвышались на забытых курганах, отмечая перекрестки. И вот теперь рядом с ним лежала большая папка, содержимое которой вызывало в нем невольное чувство гордости.
«Воображаю, как поразит всех моя весенняя выставка», — думал он.
Бедный Фрэнк! Ему уже не суждено было нарисовать ни одной картины. Но он этого не знал.
Повернув за угол, экипаж продвигался в западные кварталы, дребезжа по мостовой, мимо больших особняков, выходящих фасадами в парки. Мысли Холсуэла снова полетели назад, к новым знакомым, которых он завел в отеле в Плимуте.
«А забавный малый этот Керр, — усмехнулся он про себя. Хорошо,
— Эй, кебмен, это здесь! Остановите, пожалуйста. Номер сто пятьдесят третий.
Двойные дверцы кеба со звоном растворились, лязгнула и затем хлопнула за спиной калитка сада. Холсуэл взбежал по ступеням крыльца и забарабанил в дверь. Ее открыла горничная. На его приветствие и вопрос о здоровье хозяйки она не произнесла ни слова, глядя на него, как ему показалось, странными, полувопросительными-полуизумленными глазами. Но он уже несся прыжками вверх по лестнице в уютный будуар жены. Луиза лежала на кушетке. При его появлении она вскрикнула и сразу села, спустив ноги на пол.
— Фрэнк! Так скоро? О, как я рада! Я думала, тебя не будет целую неделю.
— То есть как «целую неделю»? О чем ты говоришь, дорогая Луи, ведь меня не было три недели? Разве ты не помнишь, я уехал в Девон в начале августа.
— Ну, конечно, дорогой. Но ведь после этого ты уже вернулся вчера вечером.
— Что? Я вернулся вчера вечером? Эту ночь я провел в Плимуте.
— Это не смешно, Фрэнк. Ты прекрасно знаешь, что вчера вечером около двенадцати ты постучал в дверь. Это вполне в твоем духе — ввалиться в дом среди ночи, когда никто тебя не ждет. Естественно, я полагала, что ты приедешь сегодня, как ты сам предупреждал в последнем письме.
— Луиза, дорогая, по-моему, ты бредишь. Вчера вечером меня здесь не было, говорю же тебе! Вот мой счет за гостиницу в Плимуте. Видишь, на нем сегодняшнее число.
Мисс Холсуэл оторопело уставилась на счет. Затем поднялась и позвонила в колокольчик. В комнате было очень жарко, казалось, она задыхается от душного воздуха лондонских улиц. Холсуэл прошел несколько шагов по комнате. И вдруг остановился и вздрогнул.
— Джейн, ответь мне, пожалуйста, приезжал ли мистер Холсуэл домой сегодня ночью? И ходила ли ты сегодня утром искать для него кеб?
— Да, мэм, по крайней мере…
— Что «по крайней мере»? Ты ведь сама проводила его к экипажу, так?
— Да, мэм, конечно, так и было. Но, прошу прощения, сэр, мне показалось, у вас сильно изменился голос, когда вы приказали кебмену ехать в Степни, хотя сперва говорили, что вам нужно на вокзал в Ватерлоо.
— Боже мой, вы что, сговорились? Я был в это время в Плимуте, я просто не мог быть здесь!
— Перестань, Фрэнк! Я поняла, ты шутишь. Посмотри, ты привез вчера вот это. Ты брал его с собой в Девон, помнишь?
Она держала в руках серебряный портсигар с его инициалами, выгравированными иа крышке. Это был ее подарок, он выронил его, когда гулял с Керром, и потом тщетно шарил в траве, горюя о потере.
Холсуэл взял портсигар в руки. Ему казалось, что он во сне, хотя через открытое окно вполне реально доносились голоса мальчишек-газетчиков: «Свежие новости! Специальный выпуск!» На город опускались сумерки, в комнате становилось темно. Внезапная догадка озарила его ум. Он вспомнил Керра, свое странное сходство с ним, вспомнил лицо, промелькнувшее в вагоне встречного поезда. Теперь он знал, кто поднял оброненный им портсигар, он очень хорошо знал, кто приходил к его жене вчера вечером.
Горничная была понятливой девушкой
A Double Return
7Б, Кони-корт
Рассказ «76, Кони-Корт» ведется в том же невозмутимом тоне, создающем впечатление событий, что и «Двойное возвращение». Как многие лучшие рассказы Мейчена более позднего периода, он только указывает на странность хода вещей. Впервые опубликован в 1925 г.
Очень много лет назад, ныне покойный Стефен Филиппс, известный поэт и драматург, сам того не желая, оказался виновным в клевете. Одно время он проживал где-то на южном побережье, кажется, в Литтлхемптоие, и по слухам, добравшимся даже в наши края, уехал оттуда по очень странной причине: в доме водились привидения. Слухи проникли на Флит-стрит, и одна из газет прислала репортера, чтобы взять у поэта интервью. Его рассказ о доме, полном призраков, оказался поистине поразительным. Я забыл подробности и не могу вспомнить, каковы именно были шумы, или голоса, или явления, преследовавшие Стефена Филиппса, однако факт не подлежит сомнению — привидения действительно существовали и их было очень много. Но когда в газете появилось это сенсационное интервью, владелец дома подал в суд, обвиняя издательство в нанесении материального ущерба. Ни Филиппсу, ни газетчикам не приходило в голову, что они могут испортить репутацию дома и это сделает его непригодным для найма. Владелец же заявил, что из-за этой клеветы дом, когда-то занимаемый поэтом, уже полтора года остается без жильцов. У меня выпало из памяти, как закончилось дело, помню только, что кому-то из них, кажется, пришлось заплатить газете штраф. Но я воспринял это как предупреждение для себя и поэтому сразу заявляю: все имена и названия в нижеследующем рассказе вымышленные. Нет такого сквера, как Кони-Корт, не существует такого подворья, как Керзон-Инн (хотя Саут-сквер и Грейс-Инн когда-то были), и, значит, мне нет нужды скрывать подлинные события.
Тем не менее допустим, как и положено в рассказе, что все называется именно так, а не иначе. Тогда следует сказать, что Керзон-Инн находится где-то между Флит-стрит и Холборном и добраться туда можно лабиринтом кривых переулков и мощеных аллей, ограниченных железными столбиками. Подворье включает в себя небольшой холл (обратите внимание на замысловатое псевдоготическое украшение главного входа, датированного 1755 годом), огромное и очень старое, но все еще цветущее тутовое дерево, обнесенное невысокой оградкой, а кроме того четырехугольный дворик под названием сквер Эссей и еще один — сквер Кони-Корт. Там расположены девять жилых построек старинной темно-красной кирпичной кладки, которые были возведены еще в 1670 году. Входы украшены коринфскими пилястрами, как при входе на галерею, ведущую к королевской скамье в Темпле. [53] Резьба деревянных крылец приписывается Гринлингу Гиббонсу — заблуждение, возникшее по причине неверно понятых аллюзий в одном из писем того времени. Но как бы там ни было, деревянных навесов над входами ровно девять и ни одним больше, поэтому вполне понятно недоумение управляющего, мистера Хеммингса, когда он получил чек на двадцать фунтов с таким сопроводительным письмом для усиления эффекта:
53
Здание суда в Лондоне.