In Nomine Dei

Сарамаго Жозе

ХОР: Приклони, Господи, ухо Твое и услышь меня, ибо я беден и нищ. Сохрани душу мою, ибо я благоговею перед Тобою. Спаси, Боже мой, раба Твоего, уповающего на Тебя. В день скорби моей взываю к Тебе, потому что Ты услышишь меня. Нет между богами, как ты, Господи, и нет дел, как твои. Боже, гордые восстали на меня, и скопище мятежников ищет души моей; не представляют они Тебя перед собою. Но ты, Господи Боже щедрый и благосердый, долготерпеливый и многомилостивый и истинный, призри на меня и помилуй меня; даруй крепость Твою рабу Твоему. Не премолчи, не безмолвствуй,

и не оставайся в покое, Боже. Ибо вот, враги Твои шумят, и ненавидящие Тебя подняли голову. Боже мой! Да будут они, как пыль в вихре, как солома перед ветром. Как огонь сжигает лес, и как пламя опаляет горы, так погони их бурею Твоею, и вихрем Твоим приведи их в смятение.

(Люди расходятся, повторяя три последние стиха. На сцене остаются двое - ГАНС ВАН ДЕР ЛАНГЕНШТРАТЕН и ГЕНРИХ ГРЕСБЕК.)

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Милосердие Божье отвернулось от нас, спасение Его презрело нас, милости Его достаются другим.

ГРЕСБЕК: В Мюнстере нет больше продовольствия, не найти на улице ни собаки, ни кошки - всех до единой их переловили и съели. Даже крысы принуждены глубже прятаться в свои норы, ибо голодающие не побрезговали бы и ими.

ЛАНГЕНШТРАТЕН: В конечном итоге, Бог-то, оказывается, - католик, а мы про то и не знали.

ГРЕСБЕК: Очень может быть, что Бог - не католик и не протестант и вообще это - лишь имя, которое он носит.

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Что же мы в таком случае здесь делаем?

ГРЕСБЕК: Где "здесь"? В Мюнстере?

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Здесь, на этом свете.

ГРЕСБЕК: Может быть, ничего. Может быть, все. "Ничего" состоит из "всего", но "все" мало чем отлично от "ничего".

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Если так, то все наши добрые поступки и деяния стоят злых и все стоят одинаково.

ГРЕСБЕК: Да, все стоят одинаково. Ничего они не стоят.

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Если бы мы открыли неприятелю ворота Мюнстера, то совершили бы измену.

ГРЕСБЕК: А что такое измена в глазах Господа?

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Не ты ли сказал, что Бог, быть может, - лишь имя, которое он носит. А если Он есть имя или больше, чем имя, измена не имеет в Его глазах никакого значения, ибо относится она к делам человеческим.

ГРЕСБЕК: Она имела бы значение, если бы всякий раз, совершая измену, мы знали бы, на чьей стороне Господь. Ибо не может называться изменником тот, кто творит богоугодное дело.

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Господь - против Мюнстера.

ГРЕСБЕК: Следовательно, изменить Мюнстеру - не значит изменить Господу.

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Вот если бы Он был за Мюнстер, тогда - другое дело.

ГРЕСБЕК: Но Господь - не за Мюнстер.

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Нет.

ГРЕСБЕК: Как же нам в таком случае быть?

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Изменим Мюнстеру, чтобы не изменить Богу.

ГРЕСБЕК: Ну, а если Бог - это всего лишь имя?

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Когда-нибудь люди это узнают, но только не мы с тобой.

ГРЕСБЕК: Всякое деяние человеческое творится в потемках, всякое деяние человеческое творит тьму. Света, исходящего от Бога, недостаточно.

ЛАНГЕНШТРАТЕН: И, стало быть, иного Дьявола,

кроме человека, и нет. Преисподняя же помещается здесь, на земле, и больше нигде.

ГРЕСБЕК: Так что, изменим?

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Изменим.

(Уходят. Пауза. Сцену заполняет толпа горожан, которые становятся на колени и пением псалмов приветствуют появление ЯНА ВАН ЛЕЙДЕНА со свитой.)

ХОР: Господь - защита моя, и Бог мой - твердыня убежища моего. Господь - покров мой и щит мой, на слово Твое уповаю. Господь - крепость жизни моей, кого мне страшиться?

ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Мне радостно слышать вас, ибо вы, вознося молитвы Отцу Небесному, произносите те же слова, с которыми должны обращаться и к вашему государю. Ибо и в самом деле здесь, на этом свете, я - ваша твердыня, я ваше убежище, я - ваш покров и щит.

(Внезапно на сцену врываются солдаты армии Вальдека. Захваченные врасплох, жители Мюнстера не могут оказать должного сопротивления. Мужчины и женщины падают мертвыми. Лишь немногим удается бежать и скрыться. Общее смятение. Солдаты окружают ЯНА ВАН ЛЕЙДЕНА, КНИППЕРДОЛИНКА, БЕРНДТА КРЕХТИНГА, ДИВАРУ и нескольких других жен царя. В схватке РОТМАНН убит. Входит епископ Вальдек, в сопровождении своих союзников - германских князей.)

ВАЛЬДЕК: Хвала Господу, Он победил. Мы повергли во прах гидру ереси и теперь заставим заплатить за все её злодеяния. Напрасно будете вы, проклятые, взывать к милосердию Господа, ибо Он хочет, чтобы вы были истреблены. Я же - лишь орудие Его, Его карающая десница. Потоки ваших слез ни на пядь не отведут секиру праведного воздаяния от вашей головы. Никакие мольбы не отклонят с пути серп, которым, как дурную траву, мы срежем вас и выбросим вон. Но если все же уповаете на Божье милосердие и на спасение души там, за гробом, то здесь и сейчас, передо мной, перед епископом, в чьем лице представлена святая наша матерь Римская Апостольская Католическая Церковь, отрекитесь от своих заблуждений. Отрекайтесь!

(Молчание. ВАЛЬДЕК прохаживается взад и вперед перед пленными. Его сопровождает КАПИТАН. Останавливается перед группой женщин.)

ВАЛЬДЕК: Кто это такие?

КАПИТАН: Жены Яна ван Лейдена.

ВАЛЬДЕК: Столько цариц на одного царя?

КАПИТАН: Царицей называли только одну. (Указывая на ДИВАРУ) Вот эту.

ВАЛЬДЕК: Как тебя зовут?

ДИВАРА: Ты хочешь узнать имя женщины или царицы?

ВАЛЬДЕК: Поскольку я не признаю за тобой никакого царского достоинства, назови имя, которое ты носила, когда была женщиной.

ДИВАРА: Гертруда фон Утрехт.

ВАЛЬДЕК: Хорошо, мы продолжим наш разговор чуть позже. (Обращаясь к остальным женам) Что же касается вас, наложницы самозванного царя, мое презрение к вам столь велико, что я склонен сохранить вам жизнь. Отрекитесь и ступайте прочь. Мои солдаты изголодались по свежей женской плоти, с ними можете и дальше блудодействовать.

ХОР ЖЕН: Мы не отречемся и не откажемся от своей веры. И не называй нас блудницами, епископ, потому что свет не видывал большей блудницы, чем римская курия, которой ты служишь.