Шрифт:
*метаданные записи: повреждены*
*цифровой штамп: 123456789бе-бе-бе*
*дата:*
Здравствуйте, сволочи.
Если вы это слышите, то у вас поломано видео, а если не поломано, то вот вам средний палец, а вот моя фирменная очаровательная улыбка. Запомните: вы меня никогда — слышите, никогда! — не найдете. Но если вам интересно — так, из нездорового любопытства, — я расскажу все совершенно бесплатно. Прямо вижу на ваших рожах ухмылки, я и сама так лыбилась, уголком губ, когда видела, что клиент вот-вот расколется и уже начал уступать, начал сдавать и скоро все подпишет. Только хрен вам. Хрен.
Еще раз показать?
Но, впрочем, я отвлекаюсь. Обещала рассказать, а сама трачу кислород на
Хотя у меня есть идея! Самое интересное я скажу вам сразу: вы все умрете. Я видела это. Этот милый ящик Пандоры открывали не раз, и всегда кто-то умирал. И, говоря «кто-то», я имею в виду квинтиллион-другой. Я не герой, чтобы вас всех спасать. Вот ни на столечко. Так что… Мягкой вам погоды в аду, друзья и не очень.
Черт. А кислорода-то мало… И моего личного героя все нет. И не будет, потому что нет его. Больше.
И так я ни черта вам не рассказала.
Выключить эту хренову камеру, что ли. И почему так тоскливо? Может… Fater unser im Himmel, geheiligt werde dein Name [1] … Дерьмо. И это тоже — дерьмо.
Ну почему?! Почему? Почему меня никто не слышит?!
1
Отче наш, да святится имя Твоё (нем.)
*конец записи*
Глава 1
Это был последний день. Я помню его, наверное, по секундам — как открыла глаза, когда щелкнул свет, как приняла ионный душ, как одевалась, как натирала застежка лифчика («ну и черт с ней, не у всех такие формы»), как я обожгла язык кофесинтом, как подумала, что ненавижу кофесинт… Словом, это был отличный образчик моего планетного дня. Только вот дальше всегда шла канцелярщина, шатание по опен-спейс офису департамента, сидение с ногами на столах у коллег. Сегодня у меня в кармане лежал комплект служебных карт, которым не место в кармане безработного гражданина третьего ранга.
Безработного — потому что в другом кармане лежит заявление. По форме, бумажное, написанное своей рукой. Черт, своей рукой — это такая дикость.
Заявление приятно кололось, ему не лежалось в синтетике, оно хотело взрыва эмоций, хотело, чтобы шеф выкатил глазки, чтобы капитаны сказали: «Да ты что?». Чтобы в канцелярии шушукались: «Слыхали? Ленгли ушла». Чтобы даже в сраном кабачке на втором уровне два дня говорили, как я вошла в кабинет к шефу — красивая, подтянутая, наглая и рыжая. В этом месте кто-то непременно вспомнит, какая у меня задница. И тут все выпьют.
И чем ближе чертова дверь, чем чаще кивки всяким-разным знакомым, тем четче понимание: да черта лысого кто так скажет. А скажут:
«Нервы… Да».
«Истеричка».
«Ну, так ей и надо».
«А слыхали, что у психодинамиков ей прописали?»
И что-то вся эта затея кажется такой убогой, что и не передать. По правде, если бы не память, я бы так и не пошла дальше рабочего места. Так бы и сидела, глядя в зеркальный стол. Слева — голо-панель, в уголке маякует сетевой пейджер, в почте — снова куча всего. В левом углу стола комплект переходников и портов для подключения карт данных. Там ждет целый мир секретной информации, и можно нарыть кучу всего. Нарыть, а потом пожалеть, потому что в лучшем случае тебя застрелят в баре, в худшем — отрежут ускорители возле рыжего карлика, и ты будешь болтаться в гравитационной ловушке, смотреть на бледнеющий
Информация — она такая. Многие понимают фразу «знание — сила» слишком буквально.
Я бы сидела и смотрела на эти порты, но все равно перед глазами маячил бы взорвавшийся неф. Сраный неф сраной Альдибахской торговой корпы. Неф, в котором должна была быть только контрабанда.
Курс оверсаном себя оправдал, и на перехватную траекторию я вышла с такого угла, что драпающий ублюдок оказался во всех перекрестиях сразу. Наверное, курсант бы описался от радости: хоть торпедами, хоть сверхмассивными боеголовками, хоть «линейками» — чем не стреляй, мимо не пройдешь.
И я выбрала торпеду.
Я, черт возьми, выбрала торпеду.
Кластерная боеголовка, водородный ускоритель. Как любит говорить идиот Судзухара — «перфоратор». Так уничтожают корабль, с которого нечего брать, а мне не нужна была протоплазма с B3K. Совсем не нужна — да никому она толком не нужна, эта срань, из нее только сцинтиане лепят себе синтетические органы.
Когда неф разломало пополам, я удивилась: «Наливной же неф должен быть, нет?»
Когда из всех пробоин рванули струи замерзающего воздуха, я обалдела.
А когда я увидела тела…
Это были тела обычных колонистов, которых пытались тайком вывезти с B3K до начала прокураторской проверки. Обычные нелегалы-добытчики — сцинтиане, баронианцы.
Люди.
Оптика «Нигоки» беспощадна. В прицелах оптических радаров плыли тела. Некоторые — в облачках собственной крови, некоторые — в струях смерзающегося газа, а некоторые еще и двигались. Ну, я видела смерть пилотов — тяжеловооруженных мужиков в скафандрах, я резала капсулы и «линейками» расстреливала спасательные боты пиратов. Но как-то так…
Знаете, что самое страшное в этом во всем?
Это космос. Они не кричали. Они просто извивались, корчились — и все это в тишине. А еще там, за облаком пара и обломков, сияли какие-то две звездочки — и вот они меня добили, потому что так нельзя: распухающие тела, судороги, неф, оказавшийся нелегальским, — и вот эти две чертовы холодные игрушки.
Говорят, я вернулась на Токио с седой прядью. Черт его знает, может, и так.
Может, и так.
Я дважды стояла у дверей мнемотехников, потому что такие воспоминания нам разрешают менять. Почему не вошла? А черт его. Я пробовала рассматривать фотографии, по кадрам изучала запись бойни, я жрала литрами кофесинт, чтобы не спать всю ночь.
Я сделала почти все, но не чувствовала того, что должна была.
Раскаяния. «Боже, я не хотела».
Страха. «Как мне теперь жить?»
Сочувствия. «Они мучились».
Вины. «Они умерли из-за тебя. Сдохни, сука».
Психодинамик вообще страшно удивился, когда я ему изложила суть проблемы, этот мудак сказал, что мне радоваться надо. Я сказала, что сейчас достану скорчер и проверю, буду ли я чувствовать вину за его смерть.
После работы я полюбила сидеть в парке. Вся эта голографическая фальшивка меня не интересовала — меня интересовали люди. Скольких и как именно надо убить, чтобы что-то почувствовать? Может, лучше сразу ребенка — и им и обойтись?
А хватит ли?
Меня готовили с детства, меня, совершенного пилота для нового поколения кораблей. Сингл-класс — это вам не консервные банки с сотнями балбесов на борту. Это ты и космос — один на один. Вокруг тебя пустота, целое испытание для разума, на тебе тысячи тонн брони, топлива и стволов, а впереди дичь с контрабандой, потому что в этом драном мире всегда кто-то хочет урвать и не делиться.