Иначе жить не стоит
Шрифт:
Они долго бродили по степи. Пальке нравилось слушать, как Татьяна Николаевна выкликает дочку — звучным голосом, на все лады. Галя не откликалась, но возле Дубовой балки началось движение: маленькие фигурки перебегали с места на место и приподнимались над травою, разглядывая, кто тут бродит и аукает.
Галя появилась неожиданно и совсем рядом. Она ползла к ним по траве, толкая перед собой колючий шар перекати-поля. Голубая лента, которой полагалось красоваться на ее голове изящным бантом, была грубо
— Ну чего? Чего? — с досадой прошипела Галя, прижимаясь к траве, чтобы ее не заметили от балки.
Татьяна Николаевна несколько минут разглядывала дочь и вдруг расхохоталась обрадованно и звонко, повалилась на траву рядом с Галей.
— Ты мне всю разведку испортишь! — сердитым шепотом сказала Галя. — Вон они там, у балки. А наши кольцом охватывают. Видишь, перекати-полей сколько? Это наши.
— Я ж волновалась, дурешка! Не могла предупредить с вечера! И ты же голодная!
— Ничего я не голодная, у Кузьки хлеба краюха, мы поели. И ты уходи, ведь все испортишь!
— Знаешь что? — воскликнула Татьяна Николаевна. — Ты лежи, а мы пойдем к балке, как будто тебя ищем, и поглядим, сколько там народу, а на обратном пути тебе скажем. А?
Галя вспыхнула от удовольствия. Потом нахмурилась и исподлобья оглядела неприятного человека, который стоял и глазел на них.
— Нет. Это нечестно. Я сама.
— Чтобы через час ты была дома!
— Через два. Мамочка, через два!
Татьяна Николаевна поднялась, отряхнула платье, взяла Пальку под руку.
— Пойдемте, будто гуляем. Разведку не подводить!
— А вы мне понравились, — сказал Палька, когда они отошли от Гали на достаточное расстояние. — Я ждал: будет материнская нотация, ругань и слезы. А вы сами не лучше Гали.
— В детстве я была главной озорницей в озорной компании. Я и сейчас озорница, когда удается.
— Ой ли? А ну, пятна! — Палька шлепнул ее по руке и отскочил.
Они гонялись друг за другом, как ребята. Татьяна Николаевна бегала легко и быстро. Пальке никак не удавалось догнать ее.
— Я ж в институте в стометровке рекорды брала! — посмеиваясь, кричала она издали. — Где вам, медвежонок!
Многоголосый крик прервал их игру. Стая мальчишек мчалась в атаку на неприятелей, засевших в Дубовой балке.
— Разведка удалась, — сказала Татьяна Николаевна, прислушиваясь к гомону голосов.
— А я вас поймал!
Палька схватил ее и крепко поцеловал, прежде чем она опомнилась. Ее ладошка уперлась в его грудь, легонько отталкивая. Но губы не сопротивлялись, не прятались.
Когда она, опомнившись, выскользнула из его рук, он бросился ничком на выжженную колючую траву.
У него бешено прыгало
Но она сказала смеющимся голосом:
— Это нечестно! Вам надо поучиться у Гали честным правилам игры.
И Палька, приподнимаясь, с облегчением ответил:
— Нет, честно! Я поймал — мое право!
Однако держался смирно и глядел себе под ноги.
Всем своим поведением Татьяна Николаевна старалась внушить ему, что случайный поцелуй ничего не изменит. Он понял ее старания и, пригнув голову, брякнул:
— Все равно я от вас не отстану.
Она пустила в ход все женские уловки, погладила его по руке, лепетала какие-то ничего не значащие слова.
— Нет! — сказал Палька. — Не увертывайтесь. Я еду с вами.
— Скоро вернется Галя.
— Тогда я приду вечером.
Татьяна Николаевна знала: следует сразу и решительно положить конец его притязаниям. Она сама себе сказала: «Вот теперь перешло». Но вместо решительных слов пробормотала:
— Сегодня я буду купать Галю. После этой разведки…
— Я приду позже. Не весь же вечер вы будете купать ее!
Она помолчала и вдруг скороговоркой произнесла:
— Завтра вечером. В девять.
Весь день, и ночь, и новый день он чувствовал на губах тот единственный поцелуй. Катерина, конечно, сразу поняла, что с ним что-то произошло, но ни о чем не спрашивала, только хмурилась. Палька угадывал ее мысли, по ему было все равно. Он стремился к своему счастью, назначенному на девять часов вечера, и ни о чем другом не мог думать.
Все встречные, кажется, понимали, куда он мчится с таким безумным лицом и почему на нем ослепительная рубашка и самый нарядный галстук.
Швейцар в гостинице и рассмотреть не успел промчавшегося метеором молодого человека, а тот уже взлетел по лестнице.
Самой жуткой была минута (о, какая долгая, невыносимая минута!) у двери после короткого стука в ожидании певучего: «Войдите!»
Певучий голос прозвучал, онабыла дома, онане обманула…
На ней было то воздушное, длинное, до пят, одеяние, в каком он застал ее однажды утром. Сегодня она была еще прекрасней: ее лицо светилось лукавством, радостью, нежностью и бог знает чем еще, и все это предназначалось ему, ему одному!
Сердце заколотилось так, что весь гостиничный номер заполнился громким тук-тук-тук.
И в эту минуту зазвонил телефон.
— Да. Здравствуйте. Нет, узнала, — говорила Татьяна Николаевна в трубку, блестящими глазами разглядывая Пальку. — Да, приехал. Ночью. Нет, забегал пообедать и снова помчался на заседание. Я думаю, скоро. Хорошо. Передам.