Иначе жить не стоит
Шрифт:
— Это было при мне, я все помню, — сказал Саша и стиснул челюсти так, что заходили желваки.
Маркуша с надеждой вскинул голову.
— Подтвердишь?
— А ты что же — за подлеца меня считаешь? — ответил Саша и вдруг радостно улыбнулся. — Как же хорошо, что ты прибежал, Серега! Завтра с утра напишу, заверим в парткоме…
— Завтра с утра — уже на горком, — опять сникая, сказал Маркуша. — Прямо как на пожаре — сегодня без предупреждения вызвали, читают какое-то показание, не называя фамилии — чье… Я растерялся, отбиваюсь как могу, а мне
— Формулировку какую записали? — осведомился Липатов.
— Страшную! Что-то вроде «троцкистского последыша» и еще насчет морального уровня…
Все молчали. Вот ведь как получается… Серьезное дело, в два счета не распутаешь.
Липатов обнял друзей за плечи.
— Повоюем за человека?
И потом уже по-деловому определил, что писать Пальке по поводу угля, что писать Саше о давней истории с листовкой. Тут же, зайдя в пустую аудиторию, написали. Липатов тоже написал — характеристику коммуниста Сергея Маркуши, которого знал все годы учебы. Прочитали друг другу и пошли в партком, оставив Маркушу в аудитории.
В парткоме они застали Алферова и Сонина. Алферов как-то странно посмотрел на них и перемигнулся с директором.
Липатов объяснил, что произошло с Маркушей и почему нужно срочно, сегодня же, заверить их показания. Сонин отошел к окну, как только понял, в чем дело. Он хорошо помнил студента Маркушу и гордился стахановскими успехами молодого коксохимика. Но встревать в это запутанное дело! Еще и тебе пришьют отсутствие бдительности. Нет, спасибо. Если Маркуша прав, он сумеет доказать. Кто может поручиться, что с листовкой было так, как он рассказывает? А это не шутки, не пять кусков угля, отпущенных по-товарищески…
Услыхав, что Мордвинов хочет поручиться за Маркушу, Сонин оглянулся, чтобы посмотреть в лицо храброго человека — безрассуден он или просто не понимает, чем это грозит ему самому? Нет, видимо, понимает. Взволнован, И это он делает сразу после взрыва, когда при желании можно обвинить его самого в чем угодно!
— Заверить сегодня я не могу, — мрачно сказал Алферов.
Он весь сжался, как только услыхал имя Маркуши. Маркушу он не только знал — когда-то, при переводе студента из кандидатов в члены партии, Алферов дал ему рекомендацию и выступал на собрании с самым лестным отзывом. Тогда его пленила биография студента — сын горнового и откатчицы, три года работал на заводе, окончил вечернюю школу, был комсомольским активистом, в институте учился отлично… И вот поди-ка — история с листовкой! Кто мог думать? А что, если начнут копать в институте и найдут протокол того собрания?..
Помертвев, Алферов сказал ледяным тоном:
— Сейчас нерабочие часы. Печать закрыта. И мне нужно посоветоваться, стоит ли вам давать такие непродуманные показания, когда и без того…
Первым взорвался Палька:
— Что «без того»? Что не продумано?
— Маркуша — наш товарищ, и мы его знаем! — отчеканил Саша.
Алферов подошел
— Товарищ Светов, попрошу вас выйти на десять минут.
Палька заерепенился, но Алферов повторил еще суровее:
— Товарищ Светов, вам предлагают выйти на десять минут. Подчиняетесь вы партийной дисциплине?
Когда Палька, чертыхаясь, вышел, Алферов спросил, кто дал разрешение на постановку опасного опыта и кто визировал план испытаний. Это было похоже на допрос. Саша ответил, раздражаясь, что Алферов и Сонин сами помогали организовать опыт и дело не в формальной визе…
— А кто у вас отвечает за проведение опыта?
— Вот, ей-богу, нашел к чему цепляться! — усмехнулся Липатов. — Ну, хочешь, я отвечу? И чего ты глядишь, будто глотком подавился? Что мы — вредители? Поджигатели?
Но Алферов и слушать его не хотел.
— Я вас очень уважаю, Иван Михайлович, но в данном случае вы — постороннее лицо и отвечать за институтские опыты не можете. Я спрашиваю о служебной ответственности.
— Да товарищ Сонин! Валерий Семенович! Уйми ты своего Онуфриевича, чего он тут следствие развел! — все еще не веря в серьезность происходящего, полушутливо воззвал Липатов к директору.
Сонин обернулся от окна, лицо его перекосилось.
— Следствие и нужно, — задыхаясь, сказал он. — Кто вам подписал телеграмму, посланную академику Лахтину? Кто?!
Наступило молчание.
В памяти друзей возник тот вечер в сарае Кузьменок, появление торжествующего Пальки, его уклончивый ответ: «Все дело в подходе. Надо уметь…»
— По-моему, кто-то из руководителей института, — неуверенно сказал Саша.
— Кто именно? — настаивал Алферов. — Вы же не могли не знать, к кому обращался ваш приятель!
— Я не знаю, — ответил Саша. — По-моему, он был и у вас?
— И я ему отказал так же, как профессор Китаев.
Друзья переглянулись: неужто Палька послал телеграмму сам? Это на него похоже. Ну и замотают же его теперь, беднягу!..
— Значит, не знаете? — продолжал Алферов. — И вы хотите, чтобы мы поверили! Три закадычных друга, один совершает подлог ради второго, никто не проверяет, не интересуется…
Саша поднялся с места.
— Ни в какой подлог я не верю. И без Светова разговаривать об этом не считаю возможным.
— И я тоже, — сказал Липатов. — Экой ты человек, Онуфриевич! С тобой натощак не сговоришься.
Алферов открыл дверь в отдел кадров.
— Прошу вас выйти через эту комнату.
Липатов сплюнул с досады. Когда они вышли из отдела кадров, Пальки в коридоре не было — Алферов поторопился ввести его к себе, не позволив друзьям встретиться.
— Товарищ Светов, кто подписал телеграмму за Китаева?
— Я, — улыбаясь и краснея, признался Палька. — Может, и нехорошо, но что было делать? И ведь Китаев потом хвастался, что выпросил у Лахтина отсрочку! Значит, правильно?