Инамората
Шрифт:
Фокс поспешил к бару и вернулся с пригоршней льда, завернутого в носовой платок.
— Зачем это? — спросил я.
— Для твоего глаза, — отвечал он.
Не успел он произнести эти слова, как меня пронзила острая боль. Я поднес руку к левому глазу и поморщился, почувствовав, как саднит распухшее от удара веко. Ноги мои подкосились. Фокс и Ричардсон едва успели подхватить меня под руки.
— Уводите его отсюда! — заорал бармен, указывая пальцем на меня. Фокс и Ричардсон подхватили меня с двух сторон и потащили к выходу.
Я стоял на крыльце, покачиваясь на нетвердых ногах. Ричардсон отправился на поиски такси,
— Это твой час, о душа, — запел я, глядя на звезды, — твой свободный полет в бессловесное… — Видимо, доля сицилийской крови, а также опьянение и боль вызвали в памяти эти поэтические строчки. — Вдали от книг, от искусства, память о дне изглажена, урок закончен… И ты во всей полноте поднимаешься, молчаливая, пристально смотрящая, обдумывающая самые дорогие для тебя темы… — Черт, как там кончается последняя строфа?
Но тут мои ноги подкосились, я упал навзничь и прочел ответ в небе над собой:
Ночь, сон, смерть и звезды. [32]
— Господи, что с вами стряслось? — спросил Кроули на следующее утро, заметив мой подбитый глаз.
Хотя боль немного утихла, синяк потемнел, и левая часть лица стала похожа на переспелую сливу. Я был рад, что Мина этого не видит. Она позавтракала в постели, чтобы сберечь силы на вечер. Так что мне пришлось оправдываться лишь перед одним из хозяев.
32
Строки из стихотворения Уолта Уитмена. Пер. А. Старостина.
— На самом деле все не так уж страшно, — попытался успокоить я Кроули.
— Кто это вас так?
— Джонни Уолкер. — Мой ответ прозвучал, пожалуй, чересчур беспечно, поэтому я добавил: — Я выпил лишнего вчера вечером и поскользнулся на тротуаре.
Не обращая внимания на мои попытки не придавать значения собственному повреждению, Кроули продолжил расспросы:
— Скажите, не теряли ли вы сознания при падении?
— Нет.
— А головокружения у вас не было?
Я покачал головой.
— А мысли не путаются?
— Не больше, чем обычно.
Кроули взял мою голову, посмотрел мне в глаза, подняв сначала одно веко, а затем другое, словно проверял, нет ли различий в зрачках. Я и сам уже проделал это накануне ночью перед зеркалом для бритья.
— Что ж, — проговорил Кроули, убедившись, что у меня нет сотрясения мозга. — Хотел бы я посмотреть, как выглядят этим утром ваши коллеги! — Он улыбнулся, а потом бросил взгляд на свои карманные часы. — Мне надо быть в операционной через тридцать минут, иначе бы я остался и присмотрел за вами. Я велю Пайку заняться вашим глазом.
— Уверен, что у него есть более важные дела.
— Ерунда. Он manghihilot, знаете об этом?
— Простите, кто?
— Целитель. — Кроули сунул под мышку утреннюю газету и бросил прощальный взгляд на недоеденный завтрак, с которым в очередной раз не смог справиться. — Он родился попой вперед, это
Он подмигнул мне и повернулся, чтобы уйти.
— Обождите, доктор, — поспешил я остановить его. — Я вас не задержу, только хотел договориться с вами о сегодняшнем вечере.
— Да?
— Скажите, не будете ли вы в претензии, если мы попросим вас не присутствовать в круге?
— Но почему?
Я предчувствовал, что он об этом спросит, и полночи придумывал, как лучше ответить.
— Чтобы не сердить Уолтера. Мы бы хотели подольше побеседовать с вашим шурином, но боимся, что ваше присутствие может этому помешать. Кроме того, нам кажется, что миссис Кроули слишком тяжело переносит ссоры с Уолтером.
— Я полагал, что вы позволите мне самому заботиться о здоровье моей жены! — проворчал Кроули.
— Конечно.
Я следил за выражением его лица, пока он обдумывал мое требование, точно так же в свое время я изучал выражение лица «преподобной» Бетти Белл Хакер, выискивая какой-либо намек на двуличие или угрызения совести. Но ничего не заметил.
Кроули решительно покачал головой.
— Боюсь, это невозможно.
— Могу я спросить, почему?
— Вы сами сказали: посещения Уолтера слишком тяжело отражаются на здоровье моей жены. Я должен быть рядом, чтобы направлять сеанс и прекратить его, если напряжение станет для нее чрезмерным.
— Возможно, я смогу переубедить вас, — заметил я, — если скажу, что год учился в медицинском колледже и целое лето работал терапевтом в моем родном городе.
— Медицинский колледж? — удивленно переспросил Кроули. Я увидел, как эта новость меняет его мнение обо мне и — что еще важнее — его отношение к моей просьбе. — Ладно, — проговорил он. — Полагаю, если я кому и могу доверить здоровье Мины, так это вам, Финч.
Я пожал ему руку.
— Спасибо, доктор.
— Не благодарите меня заранее, — сказал Кроули, просовывая руки в рукава шубы, которую ему подал Пайк. — Неизвестно, объявится ли Уолтер в мое отсутствие. Не исключено, что вы зря потратите время.
— Вот как?
Кроули натянул лайковые перчатки и бросил в дверях:
— Чтобы устрица родила жемчужину, ее надо потревожить.
Но не эти слова преследовали меня все оставшееся утро, а то, что он сказал до того.
«Если я кому и могу доверить здоровье Мины, так это вам».
Днем меня охватили сомнения: не слишком ли я переоценил свое медицинское образование? На всякий случай я решил установить наверху диктограф, чтобы Кроули мог следить за происходящим из другой комнаты. Ей-богу, я не мог взять на себя ответственность за здоровье Мины, я и так отвечал за все исследование. Чтобы скрыть истинные причины установки диктографа, я нанял стенографистку. Остаток дня я провел в подвале, пытаясь найти гуманный способ контроля за голосом Мины, чтобы не прибегать к обычному кляпу. Если бы не темнота, это было бы легче легкого: достаточно попросить ее отпивать из стакана с водой всякий раз, когда заговаривает ее брат. Но в данных обстоятельствах мне пришлось бы прибегнуть к более сложным ухищрениям — например, к трубкам со светящимися шариками от пинг-понга, которые бы двигались, когда кто-то дул на них. Промаявшись с час, я сдался: все равно все мои изобретения, даже самые успешные, никогда не получат одобрения членов комитета.