Иная сила
Шрифт:
— Да уж что… — махнул рукою сержант. — Как-никак однополчане все-таки…
— Так-то оно так, а все равно теперь я твой должник. Никита Бурмасов добро помнит… Да не забудь прежде караула Мюллершу навестить — уж нынче точно супруг ее вам никак не помешает.
Мюллер слабо всхлипнул и снова притих.
Когда сержант их покинул, Бурмасов сказал:
— Нам тоже пора отсюда выбираться. Теперь надобно новую диспозицию составлять. Пошли. — Он откатил ногой Мюллера и встал.
— А с этим как? — спросил фон Штраубе, кивнув на связанного лекаря.
— А как? — удивился вопросу
Когда покидали с Бурмасовым сей вертеп, сзади неслось жалобное мычание.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В большой квартире на Невском, которую занимал Бурмасов, друзья сперва без лишних разговоров хорошо отужинали жареным поросенком, заказанным в ресторации, — как-никак маковой росинки у обоих во рту не было уже шесть дней — и лишь затем держали совет.
— Так чего он все-таки от тебя хотел? — спросил Никита, имея в виду крючконосого.
— Чтобы я стал их масонским Мессией, — ответил фон Штраубе.
— Вот как? — отозвался князь. — Не больше и не меньше! Я с самого начала полагал, что у него худо с головой. Эдакий вправду отправил бы в печку и не задумался.
— Но за разговором с ним, — продолжал барон, — кое в чем удалось подтвердить наши с тобой догадки.
— Ты, выходит, и в гробу не лежал без дела, — усмехнулся Бурмасов. — Ну и что тебе удалось подтвердить?
— Он сам признал, что три покушения на меня — действительно дело рук масонской ложи, так что одну из трех сил мы с тобой высчитали правильно.
— А я и не сомневался, — сказал князь. — Стало быть, одну силу знаем наверняка. Теперь, когда лишили ее головы, этой силы какое-то время можем не страшиться. Другую силу тоже знаем — офицеры, участвующие в заговоре. От этих уж как-нибудь отобьемся вдвоем. Куда больше меня, признаться, страшит третья сила. Отравленные дрова, ловушки всякие — этому, брат Карлуша, трудно противостоять. И руку свою тянет эта сила, как мы тоже высчитали с тобою, из твоего же Ордена. На сей предмет, скажу тебе, я имею один план. Давай-ка с тобой снова нагрянем к этим братцам орденским… как бишь их? К Жаку и Пьеру.
— Полагаешь, они все-таки причастны? — с большим сомнением спросил фон Штраубе.
— Душой чую, что к чему-нибудь причастны, — сказал Бурмасов. — Правда, к третьей силе — навряд ли, не тот у них, чувствую, заквас; однако ж кто-то выдал заговорщикам твое откровение.
— По-твоему — они?
— Ну не слепец же твой. Касательно комтура, правда, ничего сказать не могу, он для меня terra incognita[Букв. «неизвестная земля» (лат.)]; но вернее всего, что все-таки они — трутся на всех сборищах, знакомства водят с офицерами. Готов поставить сто против одного, что именно они!
— Так зачем они нам, если об опасности со
— Не хочешь знать, что за птицы состоят в одном Ордене с тобой?
— С Жаком и Пьером я что так, что эдак знаться не особенно хочу, — сказал барон. — Узнаю, допустим, что они меня предали — и что изменится от того? Кары им я все равно не желаю, а если так, из любопытства…
— Вовсе не из любопытства, — перебил его князь. — Ты, Карлуша, мыслишь совсем не стратегически. Это, вероятно, оттого, что в Ордене своем ты больше все же монах, нежели военный человек.
— И в чем же она, твоя стратегия?
— А вот поехали! По дороге расскажу, чтобы зря время не терять…
— …А стратегия моя — она вот в чем, — объяснял князь, когда они уже ехали на извозчике к дому, где жили орденские братья. — Правило такое стратегическое есть: узреть слабую сторону противника и перво-наперво надавить именно на нее. О той стратегии еще древние римляне знали. Комтура твоего не придавишь, слепца тем более. Кто ж слабая сторона? Они, кто ж еще!.. К той «третьей силе» они, может, и непричастны, да что-то ведь могут случайно знать и о ней. А как мы их прижмем связью с заговорщиками — так они с испугу все выложат, в том числе и про «третью силу», коли хоть краем уха что-нибудь эдакое слышали. Только надо как следует прижать, но то уж моя забота.
Сходя с извозчика, ибо они уже прибыли к месту, Бурмасов сказал:
— Только ты, прошу тебя, не встревай — ты, вижу, в таком деле не большой умелец, все предоставь мне. А уж я нажму! Знатно нажму!..
С этими словами он вошел в дом и, послав к черту выбежавшую навстречу прислугу, сам изо всей силы, так что весь дом задрожал, начал колотить кулаком в дверь чертогов, занимаемых братьями.
Как и в прошлый раз, когда фон Штраубе нагрянул к ним с комтуром, дверь долго не открывалась. Наконец внутренняя задвижка пошевелилась, и тут же, не ожидая, когда откроют, Бурмасов распахнул дверь и вступил в комнату, а фон Штраубе — вслед за ним.
Все обстояло настолько в точности так же, как во время их прихода сюда с графом Литтой, что барону казалось, будто он снова перепорхнул в тот день, — точно так же брат Жак стоял в одном лишь запахнутом халате, так же зарозовелись его щеки при виде вошедших, и початая бутыль «Вдовы Клико» так же одиноко стояла на столе.
— Брат Штраубе?.. Князь?.. — проговорил Жак. — Весьма рад… Однако — чем обязан?..
— О, как я рад!.. — не особо искренне воскликнул брат Пьер, снова же, как и в прошлый раз, появляясь из соседних дверей.
— Господа, — сурово сказал Бурмасов, — дело чрезвычайное, и я не хочу изводить слова на обмен любезностями.
— Но — о чем вы?..
— Однако, князь, я решительно ничего… — разом забормотали братья.
— Господин Пьер, — оборвал их Никита, — я знаю, что накануне аудиенции у императора вы взяли в долг у подпоручика нашего полка Голубицына триста рублей…
— Но я же их не замедлил вернуть! — удивился такому обороту Пьер.
— Я тому свидетель — уже спустя два дня вернул, — заспешил подтвердить Жак.