Иная терра
Шрифт:
Иногда Стас, пугаясь собственной апатии, пытался заставить себя думать. К сожалению, в голову не лезло ничего, кроме нерадостных размышлений о собственной судьбе. Он раз за разом прокручивал в мыслях все, сказанное им и ему на допросах, и все отчетливее понимал, что приговор суда может быть только одним: обвинительным по всем пунктам, кроме, разве что, совсем притянутого за уши «попытки подрыва государственных устоев». А все из-за документов. Если бы все обвинения были ложными, шанс еще был бы. Но, как минимум, документы у него и правда были поддельными. Ну, почти поддельными — сути это не меняло.
Раз уж виноват по двум пунктам обвинения — соответственно, гораздо выше вероятность того, что виноват и по другим трем. Сетевое покушение опровергнуть невозможно — взлом личного компа пострадавшего был осуществлен именно с компа Ветровского. В общем-то, Стас знал, кто на самом деле виноват — но… Во-первых, не хотел ввязывать в это Лешу. В конце концов, ему хуже уже не будет. Во-вторых… да, «во-вторых» было куда сложнее: Стас вообще не желал больше ни видеть, ни знать Алексея Канорова.
Полторы недели назад Женька и Алик сумели-таки добиться свидания с другом. То, что они рассказали, оказалось для молодого человека едва ли меньшим шоком, чем обвинение в педофилии.
Стас был так счастлив увидеть обоих, что вначале не заметил ни некоторой отстраненности Гонорина, ни трагического выражения на лице Жени. Не до того было — он жаждал узнать, что происходит в Ордене, кто как отреагировал на известие о его аресте, не случилось ли еще чего-нибудь.
Алфеев мялся, явно не горя желанием отвечать. Алик полминуты помолчал, потом посмотрел Ветровскому в глаза.
— Стас, ответь мне честно. Моего отношения к тебе это в любом случае не изменит. Но мне нужна правда. Я понимаю, это личное дело, но…
— Но — что?
— Стас, ты — гей?
Сперва ему показалось — ослышался. Но, судя по выражению лица Женьки, Алик и правда это спросил. На полном серьезе.
Стас встал, выпрямился, насколько позволяли скованные руки и ноги, и проговорил.
— Торжественно и искренне клянусь, что всегда принадлежал исключительно к гетеросексуальной ориентации и никогда не испытывал ни малейшего влечения к представителям своего пола. Более того, даже из любопытства никогда не пробовал. Если ты хочешь спросить меня, не педофил ли я часом…
— Нет, нет! — Алик выставил перед собой руки. — Об этом и речи быть не может. Прости, что пришлось спрашивать, но нам нужно было убедиться. В конце концов, с девушкой тебя никто не видел…
— А с парнем кто-нибудь видел? — с сарказмом поинтересовался Стас.
Женька и Алик разом сделали вид, что на столе лежит нечто крайне интересное и достойное внимательного разглядывания. Стас ждал. Наконец Алфеев нехотя ответил:
— Ага. Весь институт.
— Что? — «нет, у меня определенно что-то со слухом».
— Весь институт видел фотографии тебя с Алексеем Каноровым, на которых вы почти что целуетесь. Также на компе Канорова найдены голографии тебя же в, гм, обнаженном виде и очень, так сказать, откровенных
Стас открыл рот. Потом закрыл его. Медленно, осторожно опустился на скамью. И участливо поинтересовался.
— Ребята, вас по голове не били? Мы с Лешкой дружим, да, но мы не… геи. Я не представляю, откуда эти фото и голограммы.
— Леша — гей, — тяжело обронил Алик. — Он, эээ, встречался с Бекасовым.
Бред. Бред, бред, бред же!
— Что ты несешь? — в голосе Ветровского звучал неподдельный ужас.
— Стас, выслушай меня внимательно и не перебивай. Я тебе расскажу все, а ты потом это прокомментируешь, — тихо сказал Женя. — И да, на всякий случай — учти: мы тебе верим. И все, что ты скажешь, мы будем считать правдой.
— Спасибо…
— Не за что. Мы твои друзья, и… мы твои друзья.
— Рассказывай.
— На следующий день после твоего ареста ректор подписал распоряжение для инспекционных бригад — проверить всех, кто плотно с тобой контактировал, в особенности — тех, кто работал в детдомах. В том числе — Канорова. При инспекции в его компе была найдена фотография. Вы сидите в кафе, едите мороженное и почти что целуетесь. Там реально видно, что вы только что целовались.
Стас скрипнул зубами и сжал кулаки.
— Одним из свидетелей был Костя Малюткин, главный сплетник ВИПа. Он ухитрился перефотографировать снимок с экрана и эту свою фотографию выложил в институтскую сеть. Через несколько часов после этого несколько человек с кафедры информатики взломали комп Канорова и покопались в его файлах… основательно так покопались. Ничего по ордену там, естественно, не было, зато было дофига порнухи. Ну, не совсем порнухи… так называемых эротических рассказов с тобой в главной роли — причем твое тело описано с редкой точностью, до последней родинки на заднице, пардон.
— Если ты помнишь родинку на моей заднице, походив со мной и остальными в душ после спортзала, то почему бы и ему не запомнить? — язвительно поинтересовался Стас. — Тем более, раз уж он специалист… по задницам. Ладно, ладно, молчу. Продолжай.
— Кроме рассказов были очень хорошо сделанные голограммы и фотки, про которые я говорил. Мы изъяли их из сети — спасибо Галине Викторовне, она не верит в твою виновность и считает, что тебя подставили, в том числе с этими фотками. Исследовали — они обработаны в программах, причем конкретно так обработаны. В тот же день, когда ему взломали комп, Каноров уехал из общаги. Куда — неизвестно. Дома его нет. Комп он, соответственно, забрал с собой. Пушистый зверь песец заключается в том, что мы переусердствовали при изъятии материалов из сети — копий не осталось нигде, кроме как у нас. И теперь мы не можем доказать, что это не мы обработали снимки. Нам не верит почти никто.
— П…ц, — емко прокомментировал Стас, не прибегая к смягчающим сравнениям из разряда северной фауны. — Полный п…ц. Значит, так: я общался с Лешей только как с другом, о его ориентации понятия не имел — хотя мог и догадаться, конечно. Любая информация с его компа — лажа и подстава. Это все, что я могу сказать по данному вопросу.
— Я так и думал, — кивнул Женя. — Но не уточнить мы не могли.
— Я понимаю. Вы пытались с ним связаться, объяснить ситуацию?