Иная вера
Шрифт:
– Так что вот так вот, – закончил Леша. – Решайте теперь, что со мной делать. Работать я умею, правда, в поле не приходилось, но учусь быстро.
– А если погоним? – прищурился Дед.
– Пойду искать другую деревню. Мне деваться больше некуда.
Дед тяжело вздохнул, поднялся на ноги, прошелся по комнате.
– Я вижу, что ты многое недоговариваешь, – наконец сказал он. – Но если хочешь остаться – оставайся. Чему можем – научим. Построишь дом – можешь жену взять, если кто за тебя пойдет. А ведь пойдут, ты парень видный. Захочешь поговорить – приходи, вечера длинные. Что-то мне подсказывает, что у нас с тобой найдутся прелюбопытнейшие темы для разговора.
– А вы ведь не всегда в деревне жили, –
– Да что вы говорите, молодой человек? – Всеволод саркастично приподнял бровь. – Учитывая то, что мне было лет так сорок к тому моменту, как деревни только начали появляться, вы, несомненно, сделали потрясающее открытие.
Леша смущенно замолчал, но Дед, к его удивлению, продолжил:
– Когда-то я преподавал в Московском университете прикладных искусств. Имел ученые степени, награды, если вам интересно.
– Интересно, – сказал Леша. – Я же не смог закончить обучение из-за той истории…
– А зачем тебе тут образование? – усмехнулся Всеволод, в очередной раз заставив юношу стушеваться. – Или ты собираешься чуть оправиться – и деру?
– Нет, что вы! Я просто…
– Я понял. Отдыхай… Леша.
Он вышел.
А молодой человек устало откинулся на одеяла и закрыл глаза. Он хотел обдумать все то, что услышал, и то, что просто почувствовал, но не успел даже осознать это свое желание – разморенное непривычным ощущением сытости и тепла тело не желало ничего другого, кроме как долгого и здорового крепкого сна.
II. III
Тот, кто вечно считает потери, —
Забыл о прежних дарах.
Каждому образу – свое место и время. Эту истину Людвиг Нойнер усвоил еще в тот год, что провел в горном поместье Вацлава. Образ почтительного ученика был допустим только с Пражски, девушкам из обслуги больше всего нравился диковатый неудержимый горец, охранники поместья лучше подчинялись уверенному практику, не стесняющемуся продемонстрировать свою мощь, но и не пускающему ее в ход по поводу и без. Обосновавшись в сытой и спокойной Вене, Людвиг выбрал для себя образ преуспевающего бизнесмена, слишком любящего простые удовольствия, чтобы отказываться от них в пользу спортивного вида и здорового желудка. Впрочем, как раз со здоровьем у Нойнера все было в порядке, здоровье у него оставалось идеальным с самого Тибета, когда он только начинал эксперименты с силой, направленной на него самого.
Австрийцы подсознательно доверяли невысокому пузатому человеку с вечной добродушной улыбкой и обрамленной длинными редкими волосами блестящей лысиной. Он выглядел успешным, довольным жизнью, радостным, спокойным за свое будущее – а значит, его партнеры могли быть спокойны за свое.
Для России этот образ не подходил, и Людвиг подошел с другой стороны. Ненавязчивая демонстрация силы, прямой намек на собственное отличие от большинства, подчеркнутая современность и в то же время – традиционность. Для достижения поставленной цели Нойнеру пришлось провести два месяца в спортивном зале, совмещая физические и энергетические тренировки, но результатом он был более чем доволен. Низенький круглый человечек лет пятидесяти с мягким, одутловатым лицом превратился в невысокого, крепко сложенного сорокалетнего мужчину, подтянутого и чисто выбритого. Людвиг отказался от горячо любимой им, австрийцем, коллекции бархатных и вельветовых костюмов, к которым прилагались рубашки светлых теплых оттенков, теперь в его гардеробе ровными рядами висели черные строгие пиджаки и брюки, белоснежные сорочки, а рядом – кожаные штаны и черные шелковые рубашки и несколько комплектов камуфляжной униформы. Полка с обувью отличалась еще меньшим разнообразием – узкие модельные туфли со скрытым каблуком, прибавляющим к росту сантиметров шесть, тяжелые военные ботинки на толстой рифленой подошве и байкерские сапоги-казаки
Просыпался Повелитель всегда в шесть утра, вне зависимости от того, во сколько он ложился. Принимал ледяной душ, проводил полчаса в спортивном зале, потом завтракал и ехал работать. В отличие от своего предшественника, он очень четко разделял территорию личной жизни и личных дел, и территорию работы и дел Братства. От квартиры, принадлежавшей Дориану, Людвиг разумно отказался, предпочтя ей небольшой особняк на том же Крестовском острове. Для своей корпорации, где был устроен также и петербуржский штаб Братства, он приобрел в собственность недавно построенный бизнес-центр – разумеется, тоже на Крестовском.
Негромко щелкнула минутная стрелка на больших часах – семь часов девять минут.
– Аполлон!
Через несколько секунд слуга появился в прихожей, поклонился.
– Да, господин Людвиг?
– Я позвоню за час до обеда. Сегодня подашь жаркое со свининой, в горшочке. Десерт не нужен. Я поем и тут же уеду.
– Как скажете, господин Людвиг. – Грек снова поклонился, и Нойнер в который раз подумал, что не ошибся, решив все же взять к себе бывшего слугу своего предшественника: Аполлон был исполнителен, в меру инициативен, прекрасно готовил, причем блюда самых разных стран, но даже не кулинарные таланты были его главным полезным качеством. Грек служил Вертаску около десяти лет и очень, очень многое знал. В отличие от Дориана, австриец никогда не забывал, что прислуга – не элемент декора и не удобный инструмент, прислуга имеет уши. А хорошая прислуга – еще и хорошие слух и мозги.
После памятного разговора по мобилу, когда петербуржец обвинил Людвига в том, что тот украл базу, Нойнер сразу же отправился в Россию. Что бы он ни сказал, он прекрасно понимал – Дориан не настолько глуп, чтобы пытаться не отдать информацию под таким смехотворным предлогом. Все это слишком хорошо проверяется.
Прилетев, Людвиг тут же направился к собрату домой, но не обнаружил его. Чуть встревоженный, Аполлон сказал, что господин уехал на какую-то встречу и должен был вернуться вскоре после полуночи, но почему-то не вернулся. Терзаемый дурными предчувствиями, Нойнер за пару часов развил бурную деятельность – деньги позволяли ему нанять на пару лет хоть всю полицию, спецслужбы, детективные и поисковые агентства. Пары лет, конечно, не понадобилось – за трое суток Петербург прочесали вдоль, поперек и еще в глубину на километр. Безрезультатно – Дориан Вертаск как сквозь землю провалился.
Пришлось звонить Вацлаву. Пражски прилетел через четыре часа, взял флаер с водителем и за ночь объехал весь город, пытаясь найти хоть какие-то следы своего потенциального преемника. Вернулся злой, молча выгнал всех из квартиры Дориана, заперся в оранжерее и не выходил оттуда до следующего вечера.
– Брат Дориан мертв, – объявил Вацлав, без стука входя в номер Нойнера. – Я знаю о конфликте, возникшем между вами с его слов. Хочу теперь услышать твою сторону.
Людвиг ощутил волну энергии, хлынувшую от чеха, и приготовился заниматься неприятным и непривычным делом – говорить правду.
Пражски проверил каждое его слово. Кажется, не поверил, но прицепиться было не к чему – в конце концов, австриец действительно не солгал ни в единой мелочи. Что-то недоговорил, да, но не более.
Так ничего и не сказав, глава Братства вернулся в Чехию. И уже оттуда спустя неделю позвонил Людвигу.
– Во-первых, принимай Петербург – в Вене тебе делать нечего, там все прекрасно работает и без тебя. Придется работать с нуля, раз база брата Дориана утрачена. Во-вторых – ищи базу. Сам понимаешь, если эта информация попадет в руки спецслужб, ничего хорошего не получится.