Иная вера
Шрифт:
В первой палате было тихо. Она осторожно толкнула дверь, уже зная, что увидит – последние три дня Алла Войнова кричала, не переставая, и тишина могла означать только одно.
Худенькое тельце скорчилось на продавленной железной сетке кровати. В широко распахнутых светлых глазах отражалась… радость. Спокойная, доверчивая радость ребенка, которому больше не было больно. Сорванная с руки в предсмертной судороге капельница медленно роняла на пол мутно-розовую жидкость – пальцы машинально нащупали зажим, ни к чему пропадать лекарству, пусть даже и такому бессмысленному. В конце концов, других все
– Алка умерла, – тихо сказала Оля, садясь на кровати и глядя своими огромными темными глазищами. – Кричала, кричала, а потом умерла. Я тоже умру, да?
Прикусив губу, Мила подошла к девочке, погладила ее по лысой голове.
– Нет, Оленька. Ты не умрешь. Ты уже почти здорова и завтра тебя заберут домой.
– Правда?
– Ты же знаешь, я всегда говорю только правду.
– Вы обещали Алле, что за ней придет ангел. А она просто умерла, – тихо сказала девочка.
– Никто не умирает «просто». За всеми приходят – или ангелы, если человек хороший, или бесы, если плохой. Просто их нельзя увидеть – их видит только тот, за кем они приходят, понимаешь?
– А я увижу того, кто за мной придет?
– Конечно, увидишь. Лет через семьдесят. А пока ложись и спи – тебе нужны силы, чтобы окончательно выздороветь и поехать домой.
– А что будет с Аллой?
– Ей теперь будет только хорошо. Она же на небе…
– Я тоже хочу на небо… Там не будет больно, и там у меня снова будут волосы, и мама тоже там… наверное. Как вы думаете, ее забрал ангел или бес?
– Тебе лучше знать. Она была хорошая?
– Не знаю. Я не помню ее.
– Тогда ложись и спи, а мама тебе приснится. Это ничего, если ты утром не вспомнишь, это бывает – мы часто не помним свои сны. Но мама тебе обязательно приснится, и утром ты поймешь, где она. И… я думаю, что на небе.
Уложив Олю, Мила осторожно закутала мертвую Аллу в одеяло, взяла худенькое, совсем легкое тело на руки и вышла из палаты. Негоже детям спать в комнате с покойницей, а санитары придут только утром.
Закончив обход, Мила вернулась в ординаторскую. Сегодня была милосердная ночь – из восьмерых безнадежных ушли шестеро. И еще трое просто умерли, неизвестно от чего именно. Если бы было оборудование и реактивы для анализов, если бы была возможность нормально обследовать несчастных детей, если бы были хотя бы какие-нибудь лекарства – был бы шанс. А так…
Заперев дверь, врач открыла настенный шкафчик. Достала бутылку, стакан, не глядя плеснула граммов пятьдесят, подошла к зеркалу. На нее смотрела немолодая женщина с короткими седыми волосами, преждевременными морщинами, горьким изгибом губ и почти ничего не выражающим взглядом. Мила усмехнулась, коснулась краем стакана зеркала, залпом выпила, не чувствуя, как спирт обжигает горло. Это был ежедневный своеобразный ритуал – она не пьянела, просто становилось чуть-чуть легче.
В дверь постучали. Быстро закрыв шкафчик, она отперла дверь.
Николай Андреевич сумрачно кивнул в знак приветствия, сразу взял со стола обходной лист, пробежал глазами.
– Одиннадцать человек. Я надеялся, будет больше, – отрывисто сказал он.
Мила отвела взгляд. Слова, казавшиеся такими страшными, не пугали – она знала их настоящее значение. Одиннадцать детей отмучились,
– Я пойду, – сказала она, вешая халат на гвоздик.
– Подожди, – он подошел к двери, запер, прислонился к ней спиной, взглянул на коллегу – пристально, в глаза. – Я хочу сегодня прооперировать Воронова.
– Он безнадежный. Даже если прооперировать, он не протянет и недели.
– Знаю. Но у него здоровые почки.
– Вы проверили?
– Да, еще вчера. Мы сможем спасти Алехина, которому поможет только пересадка. Материал подходит идеально. А Воронов все равно не жилец.
Мила зажмурилась, сжала кулаки, до крови прикусила губу – к этому она не могла привыкнуть до сих пор. Убивать одного ребенка, пусть и обреченного, для того, чтобы спасти другого, у которого еще есть шанс. Разумом она понимала необходимость подобного, но…
– Мне нужны твои руки и твой опыт, – сказал Николай Андреевич. – Я никогда не пересаживал почку.
– Хорошо, – кивнула женщина и, не прощаясь, вышла из ординаторской.
Она жила прямо здесь, в больнице. На верхнем этаже была старая, давно не используемая кладовка, где врач поставила узкую кушетку, стол, стул и тумбочку – а в большем она и не нуждалась.
У себя Мила быстро скинула верхнюю одежду, погасила свет и легла на кушетку. Спать не хотелось, но она знала, что нужно – вечером она должна быть отдохнувшей и сосредоточенной. Быть может, и правда удастся спасти хотя бы Алехина.
Если бы десять лет назад ей сказали, какую жизнь она будет вести сейчас, начальник хирургического отделения Санкт-Петербургского онкологического исследовательского центра только посмеялась бы. У нее было все – прекрасная должность, любимая работа, обожаемый муж, двое детей, старенькая, но бодрая и здоровая мама, хорошая квартира и возможность помогать людям. Три-четыре дня в неделю она проводила в центре, совмещая исследовательскую работу с операциями, день-два – с семьей, а еще двое суток – в муниципальной детской онкологической больнице. О ее второй работе никто не знал, даже муж и дети. Встав пораньше, Мила садилась в машину и ехала на окраину города, где за огромной помойкой ютилось старое пятиэтажное здание. Выйдя из автомобиля, она со всей возможной осторожностью вынимала из багажника контейнер с лекарствами, украденными в центре, и шла спасать тех, за чью жизнь не платили десятки тысяч евро, но кто заслуживал жизни ничуть не в меньшей степени. Иногда ей казалось, что даже в большей.
Гром грянул в две тысячи шестьдесят пятом.
Оставив машину на парковке, она шла к дому. Сегодня выдался тяжелый день, с раннего утра и до вечера Мила провела в лаборатории, а когда она уже собиралась ехать домой, ей позвонил ее коллега из детской больницы и сказал, что срочно требуется ее присутствие. Едва не попав в аварию и нарушив по пути половину правил дорожного движения, Мила примчалась в больницу, на бегу надевая халат, бросилась в операционную, боясь опоздать… Когда она подходила к своей парадной, стрелки часов показывали без четверти три. Смертельно уставшая, женщина не заметила двух человек на скамейке возле двери, и когда один из них заговорил, она вздрогнула и чуть не бросилась бежать – все же двойная жизнь прививала паранойю.