Иная. Песня Хаоса
Шрифт:
– Чего встала? Али замороженная? – рявкнул на нее один из сватов, самый старший, самый угрюмый.
Из-под его черных кустистых бровей сверкали недобрые глаза, шальные и дикие. Но он помог Коте подняться в сани и устроил ее на шкурах, плотно накрыв ими. Только теперь по-настоящему ощущался лютый мороз, словно зима забыла, что скоро грядет первый месяц весны. Но не мороз терзал несчастную невесту, ее изнутри сковывал страх. В санях рядом с сундуком она почувствовала себя словно в берлоге у медведя или в плену у врагов. При этом
– Трогай, – скомандовал молодому старший наемник.
И тройка вороных захрапела, готовясь кинуться прочь за частокол. Котя только сжалась в санях, натягивая до подбородка шкуру. И еще сердце ее кровью обливалось от новой боли: за всей этой суетой с одеванием и наматыванием теплого платка ей так и не удалось нормально попрощаться с матерью.
– Добрые люди, а как же духов почтить? – остановила сватов старшая жена.
Кажется, все застыли в оцепенении. Впрочем, к ее голосу присоединился и старейшина, и их деревенский друид, брат старейшины.
– Ах, да, еще духов, – отмахнулся недовольно младший из сватов.
Котя вздрогнула от грубого непочтительного тона. Они могли не уважать проигравшегося отчима, но духов чтили все. Кроме тех, кто пошел против их справедливых законов.
– Где же жених? – подошел к ним друид, опираясь на витую палку.
Говорили, что с помощью своего посоха он разговаривал с деревьями, и лес открывал ему свои тайны.
– Жених в селении ждет в своем тереме. Там и будет свадебный пир. Там и будет жить ваша дочка. Как княгиня! – хохотнул один из сватов, поглаживая черную, как кротовая шерсть, бородку.
Сравнивать простую крестьянку с княгиней тоже отважился бы далеко не каждый. Никто из селян лично не видел князя и его жену, но все верили, что он наделен силой духов, которые спускаются к мудрому правителю в день благословления его на престол. Котя же, по мнению селян, обладала связью только с Хаосом, за что безвинно и страдала.
– Так нам впрягать лошадей в сани? – неуверенно переминался с ноги на ногу отчим, словно желая убежать в избу и никуда не идти.
– Мы обряд освящения брака духами увидим? Поедем на свадебный пир? – с отчаянной надеждой спросила мать, подаваясь вперед и простирая руки.
Обычно она пряталась за спинами хозяев избы, о ее существовании порой и вовсе забывали, но теперь впервые не побоялась выйти вперед из толпы. И не остановила ее накатившая дурнота. В широко раскрытых глазах отражалось высокое зимнее небо, в них сквозила беспредельная тоска. Коте пришлось сцепить руки и прикусить до крови губы изнутри, чтобы не заплакать. Уже не за себя, а за мать, которую она вынужденно оставляла наедине с великим ее горем расставания. Одну во всем свете. А ведь еще неизвестно, переживет ли она поздние роды будущей осенью. Но Коте уже никто не расскажет, она это чувствовала.
– Зачем? – небрежно бросил один из сватов, коренастый мужик с копной
– Но как же… – растерянно пробормотала мать. Хотя стоило бы ей и самой понять, что для недобрых людей молитвы друидов ничего не стоят.
– Оставайтесь в своей деревне, – со скрытой угрозой сухо оборвал другой сват. – Долг уплачен. Девка ладная, красивая. Хозяину понравится, и на том дело закончим.
Они рассматривали Котю, словно кобылку на торжище. Пусть они и не трогали, но хищные жадные взгляды липли, словно дикий мед, на который слетаются злые пчелы.
– А если вдруг вы нас обманули, и она хворая какая – обратно пришлем и потребуем, как изначально хотели, – подал голос третий, страшно цокнув кнутом по сапогу и рыхлому снегу.
Все трое сверкали глазами на обмершего отчима. Взрослый крепкий мужик, казалось, желал провалиться сквозь землю, готовый в любой момент заплакать от отчаяния и бессилия. Он не рассказал никому из соседей о случившемся, соврал всем, будто просто напился на ярмарке, за что его изругала жена. Но при появлении сватов селяне столпились у двора, рассматривая странных людей из-за леса. По толпе проходились шепотки, хотя для Коти они сливались в единый неразборчивый гул.
– Забирайте, забирайте ее, добрые люди! Не хворая! Совсем не хворая! Сильная девка! Хоть в прорубь может нырнуть – ничего ей не станется, – затараторила старшая жена, едва не кидаясь в ноги страшным «сватам».
Котя же сидела в санях, укутанная шкурами, но холод по-прежнему шел изнутри. Она едва не теряла сознание.
– Как же обряд-то? – все-таки подал голос старый друид, выступая вперед, и селяне молча поддерживали его.
– Обряд с духами будет в нашей деревне, – повторили ему.
– Иди отсюда, старик, – рыкнул на него старший наемник.
И друид отошел, тяжело опираясь на посох, лишь выдохнув едва слышно:
– Беззаконие творится, беззаконие. Хаос вас покарает, если дурное замыслили.
Но отвечать ему не стали, лишь приказали трогать. Звонко свистнула плеть по бокам вороных коней, они захрапели и вскинулись. Гривы развевались по ветру, вокруг поднялся небольшой снежный вихрь. Дом исчезал в нем. Или же перед глазами все плыло. Туго стянутые под убором и платком две косы давили голову, обхватывали ее тугими змеями.
– Прощай, Котя… – сквозь поднявшееся ржание и скрип саней по снегу донесся едва уловимый голос матери.
– Будь счастлива, родная! – ответила как можно громче Котена, и ей показалось, что каждый шаг коней от ворот – это путь в царство мертвых или за барьер Хаоса.
Теперь она считала, что жертвует собой ради мамы, словно воин на поле боя. Вот только не по своей воле и не от своей вины приходилось ей жестоко расплачиваться.
«Ну, вот и все. Богатая осень была, листопадная. Листопадная», – сказала себе Котя, когда сани вылетели за частокол.