Индейцы Дикого Запада в бою. Хороший день, чтобы умереть!

Стукалин Юрий Викторович

Существовало три основных способа пополнения своего табуна: покупка, поимка диких лошадей и воровство у других племен. Покупка требовала материальных затрат. Диких лошадей было довольно мало, а, кроме того, ловля даже одного мустанга требовала большого искусства и определенной удачи. Своровать индеец мог сразу несколько голов. Помимо этого, в отличие от мустанга, уведенная лошадь практически наверняка была объезжена. Кража лучших вражеских скакунов не только повышала статус и состояние воина, но и делала племя богаче и сильнее, а врага слабее.

Одним из серьезных стимулов для присоединения к набегу была бедность, ведь в результате успешного предприятия можно было поправить свое незавидное положение. Не случайно многие наиболее активные конокрады происходили из бедных семей. Показательна ситуация, в которой отец юноши из племени кри отговаривал того от присоединения к военному походу. Он пытался остановить сына, говоря, что их семья богата, у него вдоволь прекрасных коней, ему не нужно, «словно бедняку, рисковать ради них своей жизнью».

Еще

одним доказательством важности экономического аспекта войны являлись племенные предпочтения. Например, пауни совершали больше набегов на южные племена — команчей и кайовов, чем на северные, потому что те владели большими табунами и их лошади были лучше. Черноногие предпочитали отправляться в набеги против кроу и племен Скалистых гор, а против ассинибойнов и кри, не имевших достаточного количества хороших коней, ходили только мстить. Кроу редко отправлялись в походы против ассинибойнов — только в случае необходимости отомстить за гибель соплеменников. Их основными целями были сиу и черноногие, владевшие большими табунами лошадей. Многие племена не хотели воевать с ассинибойнами, и причина тому была экономической — с них нечего было взять.

^{Хидатсы у форта. Худ. К. Бодмер}

В военном походе индеец мог также захватить оружие, пленников, талисманы и церемониальные трубки, представлявшие для краснокожих большую ценность. А во время нападений крупных отрядов на лагеря противника — одежду, меха, запасы пищи и шкур. Даже при проникновении во вражеский лагерь воин мог отвязать щит, висящий на шесте у палатки, и взять его. Брошенные врагами вещи и оружие победители подбирали и после боя. Военные трофеи оставляли себе и выставляли напоказ на парадах и плясках. Захват в плен американских и мексиканских женщин и детей и их последующая перепродажа белым торговцам была на протяжении XIX в. отдельным и весьма доходным бизнесом команчей. Порой военные отряды возвращались в свои лагеря с десятками пленников, за каждого из которых торговцы выплачивали выкуп товарами на сумму от 50 до 200 долларов.

^{Черноногий из общества Рога}

Но не только амбиции и добыча вынуждали воина браться за оружие. В начале XIX в. один из белых путешественников писал: «Каждое племя имеет своих извечных врагов, за чьи обиды должно мстить кровопролитием». Берландиер отмечал: «Другой мощный мотивирующий фактор в их войнах — жажда мести. Этими людьми скорее движет инстинктивная ярость диких зверей, чем человеческое чувство гнева. Их отцы внушают им идеал мщения с младенчества… Жажда мести сподвигает их совершать карательные рейды, занимающие большую часть жизни. Каждый из друзей убитого врагами мужчины старается начать одну из таковых личных войн. Друг возглавляет отряд мстителей, а его участники с энтузиазмом следуют за ним. Вожди потворствуют этим рискованным вылазкам, которые поддерживают боевой дух среди людей. В действительности сами вожди часто подстрекают их».

^{Шлейф военного общества Не Бегущих от Врага}

Месть за гибель соплеменника от рук члена другого племени была основным мотивом рейдов за скальпами. Рэндолф Мэрси писал, что индеец «не знает прощения и оскорбление может быть смыто только кровью». При этом весьма примечательно замечание Вильяма Гамилтона: «Имейте в виду, и это касается всех племен, несмотря на противоположные замечания некоторых авторов, мало знакомых с характером индейца, и равнинного, и горного, — индеец никогда, ни на мгновение не считает себя агрессором.Для него достаточно того факта, что погиб кто-то из его соплеменников». И действительно, многие войны начинались после гибели одного из воинов, пытавшегося выкрасть лошадей у племени, с которым его народ был в мире. Соплеменники погибшего особо не утруждали себя размышлениями о том, насколько справедливо был наказан конокрад. Была пролита кровь, а этого достаточно, чтобы собрать отряд мстителей и отправиться в поход.

Рейды за скальпами были более распространены в первой половине XIX в., тогда как во второй преобладающим мотивом военных походов стали набеги за лошадьми. Но во время набегов конокрадов часто убивали, что заставляло воинов браться за оружие и мстить за потери. Этот замкнутый круг нашел очень точное отражение в словах шаманки кроу Красивый Щит: «Не важно, чья сторона выиграла тот или иной бой — мы или враги, проигравшие всегда находили возможность нанести ответный удар. Именно из-за желания свести счеты наши мужчины постоянно сражались с врагами, и именно из-за этого желания в лагерях постоянно были люди, скорбящие о павших».

Каждое племя занимало определенную территорию, которая, однако, четких границ не имела. Многие земли считались нейтральными и оспаривались сразу несколькими племенами, что приводило к жестоким столкновениям между ними. Даже между различными

группами внутри племени или союзными племенами не всегда были установлены границы. В период договоров с правительством США из-за этого возникали недоразумения — одно племя «продавало» земли, на которое претендовало другое. На протяжении всего XIX в. племенные территории постоянно менялись в результате усиления или ослабления тех или иных племен. Индейцы никогда не вели политических войн, преследующих цели захвата чужих земель. Когда дичь на занимаемой ими территории по каким-то причинам исчезала, они, если полагали, что смогут защитить себя, мигрировали на земли, занимаемые соседними племенами, в результате чего между ними происходили столкновения. Иногда племена создавали союзы, позволяющие охотиться на землях друг друга и совместно отбиваться от врагов. Миграции бизоньих стад, доступ к огромным табунам лошадей и белым торговцам приводили к проникновению на чужие земли и вытеснению более сильными племенами более слабых. Сиу, ставшие впоследствии типичными равнинными индейцами, впервые появились на Равнинах только в последней четверти XVIII в., вытесняемые с востока сильными алгонкинскими племенами. Сперва сиу приходили к селениям арикаров, манданов и хидатсов небольшими, разрозненными и нищими группами, но к 1800 г. они уже владели огромными табунами лошадей и могли выставить сотни воинов. Слухи о богатстве сородичей на Равнинах привлекали к ним новые группы сиу с востока, и в начале XIX в. это племя стало одним из самых могучих народов Великих Равнин. Их постоянно возрастающая численность вела к необходимости расширения пастбищ и охотничьих угодий. Однако захват чужих территорий не был целенаправленной и организованной политикой сиу, а представлял лишь периодические вторжения на чужие земли и вытеснение с них живших там племен. При этом не было и не могло быть централизованного управления вторжением, поскольку оно никогда не было свойственно равнинным народам.

^{Шлейф военного общества. Манданы или хидатса. Ок. 1846 г.}

Несмотря на повсеместные утверждения современников и последующих исследователей о минимальных потерях индейцев в войнах, количество мелких стычек и крупных столкновений было столь велико, что в сумме ежегодные потери племен нередко оказывались огромными. Картина, рисуемая многочисленными исследователями, создает впечатление, что индейская война была не более чем игрой, пусть даже со смертью. Но это иллюзия. Индейцы не могли позволить себе превращать своих мужчин в «пушечное мясо», как это было принято в европейских армиях, — даже небольшие потери в межплеменных стычках для многих племен относительно их численности оказывались весьма чувствительными. Дисбаланс в численности женщин и мужчин в индейских племенах был в среднем четыре к одному. Де Смет в 1845 г. писал, что в двух схватках с плоскоголовыми на западе черноногие потеряли 21 воина, кри на востоке убили 27 человек и увели очень много лошадей, а кроу на юге практически полностью вырезали целую общину пиеганов Короткие Шкуры, состоявшую из 50 семей (не менее 250 человек). Следует заметить, что Де Смет упомянул только крупные столкновения. Дениг в 1856 г. писал, что в войне между кроу и черноногими ежегодно с каждой стороны в результате набегов и рейдов погибает более 100 человек, а если происходят серьезные столкновения между крупными силами, то в них потери каждой из сторон могут составлять от 50 до 100 человек. Ежегодные потери в войне между черноногими и ассинибойнами составляли не менее 40–60 мужчин с каждой стороны. Потери других племен в межплеменных войнах также были значительными. По данным Сэмуэла Эллиса, только за 4 месяца — с 1 марта по 1 июля 1843 г. — пауни потеряли от рук врагов около 250 человек. Дениг сообщал, что в войне сиу с пауни и арикарами редкое лето проходит без того, чтобы воины сиу не привозили в свои лагеря множество скальпов этих врагов. «Да и в любое другое время года коротки были периоды затишья, когда не проводились пляски со скальпами, а по селению не разносилась монотонная военная песнь, сопровождавшаяся причитаниями тех, чьи друзья пали в битве. Их враги, тем не менее, тоже не ленились. Не проходило и нескольких ночей, чтобы они не увели у сиу лошадей или не убили кого-нибудь из них вблизи лагеря».

^{Воин. Худ. Г. Фарни}

С появлением на Равнинах евро-американцев индейцы столкнулись с противником, тактика и цели войны которого полностью отличались от привычных им. Индейцам была незнакома война на полное уничтожение противника, и, как уже отмечалось выше, даже крупный военный отряд часто удовлетворялся лишь парой вражеских скальпов и возвращался домой с чувством выполненного долга. Индейцы никогда не преследовали разбитого врага, чтобы добить его полностью. Если враги обращались в паническое бегство, воины гнались за ними 5–10 миль, убивали тех, кого удавалось нагнать, после чего разворачивали лошадей и с победными песнями возвращались. Серьезными потерями считалось, если погибало человек 20. Потери в 40–50 человек были катастрофой, и племя надолго впадало в траур. Это несложно понять, если провести простой подсчет — средняя численность равнинных племен составляла около 3–4 тысяч человек, из которых количество воинов не превышало 600–900.