Indileto [poмaн в 22 уровнях]
Шрифт:
Лапидус подумал.
Он подумал раз, подумал другой, подумал третий.
В первый раз он подумал о голосе и решил, что это просто галлюцинации от того, что он, Лапидус, почти сутки не спал и почти ничего все это время не ел, Манго — Манго не было в живых, а значит, это был не голос, это были галлюцинации.
Второй раз Лапидус подумал о том, что все это просто провидение или интуиция, если это не голос Бога — а с чего Бог должен нарушать ход эксперимента и вмешиваться в ход наблюдаемых событий, в беготню этих меченых им зеленой краской людей–людишек, человеков–человечков? —
По крайней мере, голос точно сказал одно: хоронить Манго — Манго не надо, лопаты у Лапидуса нет, ямы ему не вырыть, а без ямы хоронить Манго — Манго бессмысленно, разве что оттащить в кусты и забросать ветками, но тогда вороны и бродячие собаки быстро доберутся до трупа, а еще есть волки…
«Волки…», — подумал в третий раз Лапидус и отчего–то посмотрел на свои руки. Они как–то странно серели на этом ярком утреннем свету, примерно пять — десять — пять–пятнадцать, скоро Бург начнет просыпаться, интересно, что делает сейчас Эвелина и как ему ее найти? Она сказала, что он ее найдет, но не сказала, как. И Лапидус не знал, как это сделать.
Но теперь он знал, что надо сделать с телом Манго — Манго. Лапидус вспомнил про пираньюшек. Про этих миленьких, не очень больших рыбок, которых так хорошо умел ловить покойный Манго — Манго. Ловить и варить из них уху. Вкусную, наваристую уху из пираньюшек- пираний.
Лапидус взял тело Манго — Манго за ноги и потащил к береговому склону.
Тело Манго — Манго было тяжелым, Лапидус волок его по молодой июньской траве и думал о том, что на месте Манго — Манго мог быть он сам, и сейчас Манго — Манго тащил бы тело Лапидуса к берегу, обливаясь потом — раннее солнце жарило так сильно, что Лапидус был уже мокрым, таким же мокрым, каким был бы Манго — Манго, если бы они поменялись местами и сейчас Манго — Манго тащил бы волоком тело Лапидуса к берегу.
Вот уже край поляны, тут Манго — Манго сделал бы передышку.
Лапидус остановился, бережно положил ноги Манго — Манго на траву и посмотрел с пригорка на речную воду.
Вода бурлила от пираний, у них начался утренний жор.
Люпус Лапидус налакался вдоволь чистой, холодной ключевой воды и растянулся рядом с ручейком. Надо было бежать дальше, надо было стремиться к Бургу, надо было искать Эвелину, но пять минут ничего не решали. Люпус Лапидус, серый Лапидус, красный Лапидус, горный Лапидус, песчаный Лапидус, тундровый Лапидус, степной Лапидус, Люпус Лапидус, Лапидус Лапидус утолил жажду и теперь мог позволить себе отдохнуть.
Лапидус вздохнул, снова взял Манго — Манго за ноги и подтянул его тело к самой кромке берегового обрыва. Можно, было, конечно, просто толкнуть тело, а самому легонько сбежать вниз, не напрягаясь, не утруждая себя, но это было бы столь же отвратительно, как оставить Манго — Манго там, наверху, на поляне. На растерзание воронам и бродячим собакам.
«И волкам…», — вспомнил Лапидус и вновь посмотрел на свои руки. Они уже шерстились, уже мало чем напоминали его прежние, нормальные, человеческие руки, сейчас это были полуруки–полулапы,
Просто злость и ненависть, просто ненависть и злость.
Лапидус взгромоздил тело Манго — Манго себе на плечи и стал аккуратненько спускаться с обрыва.
Хорошо, что обрыв был не крутым.
Хорошо, что Бог довел свой эксперимент до сегодняшнего утра.
Хорошо, что Лапидус сел не в тот троллейбус, подумал про себя в третьем лице Лапидус и почувствовал, что он, наконец–то, на берегу.
Оставалась самая малость, оставалось погрузить тело Манго — Манго в воду и посмотреть, что с ним сделают юркие, зубастые рыбки.
Люпус Лапидус поднялся на все свои четыре лапы и вновь побежал в сторону шоссе, вначале неспешно, а потом — чем ближе и ближе ощущался запах шоссе, переходящий в оглушительно–вонючую и отвратительно–терпкую струю Бурга — все быстрее и быстрее, опять перейдя на рысь, а потом, когда шоссе оказалось рядом, то и на свой летящий, стремительный, абсолютно не волчий галоп.
Лапидус не стал раздевать Манго — Манго, Лапидус подтащил его к самой кромке воде, пираньи уже выпрыгивали из воды, вся вода вокруг просто кишела пираньями, и Лапидус сел на корточки рядом с телом Манго — Манго и начал с ним прощаться.
Лапидус прощался с Манго — Манго и с самим собой, тем, каким он был еще вчера утром, когда сел не в тот троллейбус.
Лапидус прощался со своим Богом, который всю жизнь ставил над Лапидусом эксперимент, поместив Лапидуса в ту зону неудач, в которой Лапидус и жил все эти годы.
Поэтому он и был меченым — наконец–то Лапидус понял, что Манго — Манго имел в виду, когда впервые спел ему свою песенку.
— Двадцать два! — запел Лапидус, вновь беря Манго — Манго за ноги и подтягивая его тело к самой воде.
— И быстро падающие слова! — пел Лапидус, сталкивая тело Манго — Манго в воду ногами вперед, для этого ему пришлось поднапрячься и развернуть тело головой к себе.
— И быстро падающие слова! — пел Лапидус, беря Манго — Манго за плечи и толкая, толкая, толкая в воду.
— И еще пятьдесят за те письма, что ты прочитал! — тихохонько напевал Лапидус, смотря, как тело Манго — Манго, покачиваясь на речной воде, отплывает от берега.
— И еще пятьдесят за те письма, что ты прочитал! — монотонно перешел на речитатив Лапидус, наблюдая как первая из пираний–пираньюшек вцепилась в бок Манго — Манго, а вторая стала объедать ему лицо, вода окрасилась кровью, появилась третья пиранья, четвертая, пятая… Дальше Лапидус сбился со счета.
— Если хочешь, можешь идти дальше, если хочешь, можешь оставаться, что с того, что мы с тобою меченые надписью зеленой краской «индилето»! — допел Лапидус, смотря, как тело Манго — Манго перестает быть телом, а становится белым обглоданным скелетом, который найдет себе упокоение на веки вечные где–нибудь на дне этой самой реки, хотя навряд ли, думал Лапидус, река размоет скелет, разнесет его на части, череп и кости — все это будет по отдельности, но ведь именно этого хотел Манго — Манго, ты этого хотел? — спросил Лапидус.