Индийский веер
Шрифт:
— Что за чушь. Я делала только то, что и все женщины. Они каждое утро видятся со своими хансамами.
— Это совсем другое. Ты вела себя по-глупому. Ты с ним флиртовала. Ты заставила его подумать, что он может добиться с тобой успеха. Это никогда не пришло бы ему в голову, если бы ты, как другие, вела себя в соответствии с приличиями. Кому еще пришло бы в голову поощрять слуг иметь такие мысли?
— Я не делала ничего подобного.
— Делала. Я это видела. Принимать его в неглиже… улыбаться ему, слушать его комплименты. Естественно, он
— Но он здесь слуга. Он должен бы это помнить.
— Нет, когда ты ведешь себя как сука.
— Полегче, Друзилла.
— Это ты должна быть поосторожнее. Если ты не хочешь говорить начистоту, тогда нам вообще не о чем говорить.
— Я думала, что ты могла бы посочувствовать.
— Лавиния, ты что, не понимаешь, какая здесь обстановка? Из-за этого здесь Том Кипинг. Здесь нелегко… неспокойно… и ты создаешь такую ситуацию с этим человеком!
— Я ее не создавала. Это он. Я не просила его приходить ко мне в комнату.
— Нет. Но ты проявила к нему свой интерес.
— Я никогда не говорила ни слова.
— Взгляды говорят также много, как слова. Ты такая же порочная, как была в школе.
— Ты опять собираешься начать все сначала, да?
— Да, собираюсь… привести пример одной из глупостей. Это почти так же дурно.
Она подняла брови.
— На самом деле, Друзилла, ты напускаешь на себя важность… только потому, что я отношусь к тебе по-дружески.
— Если моя манера тебе не нравится…
— Я знаю. Ты уедешь домой. Ты вернулась бы в тот противный пасторский дом… ты думаешь, что можешь это сделать, но ты не сможешь. Ты не сможешь выйти замуж за Колина Брейди, потому что он уже женат.
— Я никогда не собиралась выходить за него замуж. И я не хочу быть там, где меня не ждут.
— Фабиан никогда не позволил бы тебе уехать.
Я слегка покраснела. Она увидела это и засмеялась.
— Он очень интересуется тобой… но не обманывай себя. На тебе он никогда не женится. В действительности Фабиан нисколько не лучше меня. Но… знаешь, тебе не надо быть с ним такой сдержанной.
Я собралась идти, но она жалобно вскричала:
— Друзилла, подожди минутку. Я была так рада, когда ты пришла. Я думаю, что Хансам был бы очень решительным. На самом деле я начала немного бояться, что он изнасилует меня.
— Лавиния, я не хочу больше ничего слышать. В том, что случилось, вина главным образом твоя. Я думаю, что ты должна быть немного более ответственной. Я уверена, что он был под действием наркотика. Я знаю, что он выращивает в своем саду дурман. Этим объясняется его неблаговидный поступок, поскольку я не могу поверить, что в нормальном состоянии он позволит себе так много.
— И что же ты собираешься теперь делать? Рассказать Дугалу, какая у него ужасная жена? Не беспокойся. Он уже знает. Скажи ему, что он зануда и что именно поэтому мне приходится искать развлечения.
— Я, конечно, не скажу Дугалу.
— Я знаю. Ты скажешь Фабиану. Друзилла, ради всего святого не делай этого.
— Я
— Ладно, я ведь неотразима.
— И полна предполагаемых обещаний.
— Друзилла, пожалуйста, не говори Фабиану.
Я помедлила. Затем сказала:
— Я думаю, что это могло бы быть важным с точки зрения…
— О, не будь такой мудрой! Он такой же человек, как все. Все они одинаковы, если только дашь им палец…
— Тогда перестань давать палец… хотя в твоем случае он превращается в целую руку.
— Я обещаю… Друзилла, я обещаю. Я буду себя вести… только не говори Фабиану.
Наконец, я согласилась, но с некоторым трудом, так как чувствовала, что тот факт, что один из штата слуг-индийцев намеревался вступить в близкие отношения с хозяйкой дома, был очень значительным.
Примерно через два дня после этого в дом была принесена новость.
За это время я видела Хансама только один раз. Он снова был полон достоинства. Он наклонил голову в привычном приветствии и не обнаружил никаких признаков того, что он помнит ту сцену в спальне Лавинии и ту роль, которую я в ней сыграла.
Лавиния сказала, что, когда он пришел к ней с ежедневным визитом, она приняла его в своей гостиной и была одета по-дневному. Встреча прошла в спокойной манере — так, как и должны проходить подобные встречи в домах британского квартала, где хозяйки обсуждают меню на день со своими хансамами. Не было никаких упоминаний о том, что случилось.
— Ты должна была бы видеть меня, — произнесла Лавиния. — Ты гордилась бы мной. Да, Друзилла, даже ты. Я только обсудила меню, и он сделал предложения о том, что считает подходящим. Я сказала ему: «Да, Хансам, я предоставляю это тебе на твое усмотрение». Мне кажется таким образом поступает большинство важных дам. За минуту все было закончено.
— Хансм поймет, что вел себя недопустимым образом, — сказала я. — Он, конечно, не стал бы извиняться. Этого нельзя от него требовать. Кроме того, вина лежала главным образом на тебе. Он решил не обращать на все это внимания, что в конце концов лучший способ с этим покончить.
В дом пришел молодой человек. Он прискакал издалека, был крайне усталым и хотел, чтобы его без промедления провели к Большому Хансаму.
В свое время мы узнали, что привезенное послание было от брата Хансама и что сын Хансама Ашраф, который недавно женился на Рошанаре, мертв. Он был убит.
Хансам в трауре закрылся в своей комнате. Пелена уныния окутала дом. Фабиан был глубоко, встревожен. Том Кипинг и Дугал долгое время находились вместе с Фабианом в его кабинете. Они не вышли к ужину, и, как и в прошлый раз, им отнесли еду на подносах в кабинет.
За ужином мы были с Лавинией одни. Мы, как и все в доме, говорили о смерти Ашрафа.
— Он был таким молодым, — сказала я. — Они с Рошанарой только что поженились. Кому понадобилось убивать его?
Даже Лавиния была потрясена.