Индоевропейский язык и индоевропейцы. Часть 1

Иванов Вячеслав Всеволодович

— Боря, Боря. Хорошо. Что ты тут? Как, ты тоже. Откуда?

— Это не совсем интересно, я откуда. Гораздо веселее узнать — ты тут каким боком?

— Стихи про Таню. Про Таню, это ты виноват, виноват.

— Про Таню помню. Хорошие же стихи. Про трудолюбие и взаимовыручку.

— Ага, хорошие. Там же фраза такая есть — «Уронила в речку мячик». Помнишь? Ты же сам писал. Ты специально, нарошно.

— Э-э-э, нормальная фраза. Чего с ней не так?

— Ага, нормальная. Я тоже так думал. А ты знал, что есть такие люди страшные — наркоманы. Я вот раньше

не знал. А теперь знаю, но лучше бы не знал. «Реки» — это вены, на их языке. «Уронить» это означает инъекция. Такая штука в руку, не понял зачем, но прямо в руку иглой. Короче — «Уронить в речку мячик» — это как раз сделать эту инъекцию, внутривенную. Мне уже все объяснили. Таня плачет потому, что продавцы подсунули ей товар некачественный. Сахар в виде белого порошка, соль или соду. А ее друзья не просто за водой поедут, это так готовятся и идут на преступления. Вот, пообещали для Тани достать новую дозу.

Дальше слова Паши превратились в завывания:

— Получается у меня в детских стихах явная пропаганда употребления запрещенных веществ. Мне так и объяснили. Понимаешь? А я-то думал ты мне друг. А ты меня значит в тюрьму, а сам на квартире с Юлей… Ненавижу.

Да-а-а, нехорошо получилось. В очередной раз. Стишок не в тему оказался.

За окном стемнело. Пока успокаивал Пашу набросал основной текст для бота. Но стихи — это последнее, что Паша был в состоянии обсуждать. Слишком живое впечатление на него произвела мрачная камера. Не располагает тут атмосфера к поэзии.

Видя неприкрытый ужас перед злыми зеками, оберами и всем, связанным с заключением, приступил к искоренению страха иррационального. Заменой его на контролируемый. Сначала берем под контроль, а потом ставим себе на службу. Анализ и синтез, ага.

Сначала подогрел интерес, потом начал посвящать подростка в особенности арестантской жизни. Насколько понимал сам. Насколько это было уместно и подходило к этому миру.

— Не смотри на свою фигуру и не парься. Физическая сила тут очень мало стоит, практически ничего. Главное — это внутренняя сила. Страх, или его отсутствие. Кто по натуре своей свободу любит — тому и за решеткой свобода.

— Бывалым, опытным притвориться, да?

— Очень распространенная ошибка. Если ты мастью не вышел, значит, сухаришься. Башку оторвут.

— Шнифты выдавлю, чичи протараню, моргалы выколю — это значит нейтрализую противника посредством отключения основного органа чувств — зрения. Боря, зачем три фразы для одного? Это потому, что часто, постоянно всех подряд зрения лишают?

— Повтори еще раз. Говорить — «пищу я принимаю ложкой из тарелки» — несолидно, не говорят тут так. Правильно — «закидываешься хавчиком веслом из шметки».

Паша вяло шевелил губами:

— «Черт по жизни» — низкий уровень общей культуры, понятно.

— А вот зачем кружку для чифиря мылом мазать?

— Чтобы сажа не налипала, Паша. Повесить над унитазом и кипятить воду факелом. Заварки не жалеть и запаривать правильно. Руки освободят — дам четкую инструкцию.

— А зачем вообще этот чифирь пить?

— Ну, как тебе сказать, вот

зачем поэту веко серебряное? Вот примерно для этого.

Впитывал Паша как губка, все и полезное, и очень полезное. Рецепты хлебного клея, чернил для наколок. Как прикурить с помощью тапка или лезвие во рту прятать.

…

— Слушай, Боря, что взаправду мне твоим способом второе имя дадут? Крутое?

— А ты попробуй. Только смотри — от такой имени уже не отмажешься, останется она с тобой на всю жизнь.

Паша подошел к окошку, как мог оттянул железную ставню. Набрался смелости и выкрикнул во все легкие: «Тюрьма-старушка дай погремушку, да не простую, а воровскую».

Управа центральная, камер достаточно, под следствием с полтысячи человек. Во внутреннем дворе крик хорошо разнесется.

Затяжное молчание. Никто не решился, даже статью не спросили. А может не принято тут так. Пришлось самому брякнуть то, что на языке крутилось — «Шкилет».

— Канает.

Помни Паша главную науку — Всякий, кто хоть раз сталкивался с тюрьмой, уже связан с ней навечно.

…

Беседа прервалась на самом интересном месте. Прибыл представитель клановый. Меня первого вызвали. Вежливо. Подмигнул Паше и отправился на встречу.

…

Представитель Таракановых, который влетел как вихрь, подивил снова.

— Анна Львовна, вот уж не ожидал.

— Не могу сказать, что рада теб видеть, Борис. Что-то зачастил ты в управу попадать. На скользкую дорожку становишься.

— Анна Львовна, всего второй раз попался, и опять по недоразумению. А вы меня уже в матерые уголовники. Кстати, если память не изменяем совсем — вы же в канцелярии Собакина работали. А мы Таракановы вроде.

— Нечего язвить. Хороший юрист никогда не пропадет и на дороге не валяется.

…

Обер-капинан приступил к моему опросу, пошли стандарты, про день недели, время года и прочее. Старательно выводил каждое слово чернильной ручкой. Любовался завитушками, выслушивал мой ответ и фиксировал, наклонив голову набок.

Убедившись в адекватности, наконец, приступил к основному действу. Голос полился мягкий, успокаивающий.

— Поверь, Боря, я на твоей стороне. Если ты все расскажешь честно, я похлопочу, чтобы тебя не наказывали строго.

Я покосился на представителя. Старуха и бровью не повела. А не должна ли она сейчас про давление на мальчика ляпнуть? Нет? Значит самому придется.

— Это хорошо, это прямо реально успокаивает, — начал я, — Расскажите, что меня ждет? Насколько наказание может быть строгим?

— Ты молодой аристократ, студент и попался первый раз. В твоем случае назначают штраф от сотни до тысячи рублей. Для простых людей тоже штраф или замена — несколько дней общественных работ. Вот если бы ты попался повторно тогда да, можно получить реальный срок до двух лет. Или, не приведи Вечный ученик, стал бы все отрицать.

— Ой хорошо, просто как камень с плеч. Давай те напишем в протоколе, что вы мне объяснили про сумму штрафа и необходимость со всем соглашаться, чтобы не получить срок до до этих лет двух.