Индоевропейский язык и индоевропейцы. Часть 1
Шрифт:
Страсти то какие. А едва заметное жужжание слышно, на грани ультразвука. Примерно так артефакт звенел, которым дядя Петя от ока закрывался. Во что я вляпался и удастся ли отмыться?
Сверху громыхнул голос, усиленный высоким сводом:
— Ты кого привел, отрыжка нерадивого? И это наша надежда? Вот эта куча…
Куратор сжался. Между прочим, гораздо сильнее, чем вчера от рыка лорда-инквизора.
— Простите. Да, я тоже не совсем уверен.
— Как мы можем просить помощи у простого студента?
Ужас просто. Не завидую я тебе, господин
— Я могу отказаться? Ведь еще не поздно, правда?
Куратор уставился бараньим взглядом. Поперхнулся словами, которые и так выжимались через раз. Боится чего-то или кого-то до поросячьего визга.
— Отказаться, да? Да, наверное, можно, да. Так будет проще. Ты же еще ничего не видел. Пока ты ничего не понял.
Голос сверху распалялся все сильнее:
— Он еще смеет торговаться? Отнимать наше время? Гони его прочь и переломай все кости.
Я задрал голову и выкрикнул:
— А если предположить, что я уже видел достаточно?
— Что ты мог видеть? Щенок, похожий на раскормленную свинью.
Чуть-чуть обидно. Самую малость. На свинью я не похож, максимум на хряка или борова.
— Повторю, я видел достаточно, — выдал я чуть громче.
— Ты не заигрался? Давно ли оторвался от мамкиной титьки. И смеешь дерзить и насмехаться?
— На куске льда, что-то накрыто, верно?
— И что с того, что ты увидел ледяную глыбу? Птолемей, немедленно…
Я ускорился, выпуливая как барабанную дробь:
— Вам нужно лучше прятать свои секреты от тех, кто может не только смотреть, но и видеть. По контурам заметно, там лежит тело пожилого мужчины, умершего насильственной смертью. Лежит давно, от двух, до четырех месяцев. А еще… у него не ступни, а копыта.
Слеза 23
Под ворчание неизвестного и бубнение куратора приоткрылась неприметная дверь. Хмурый невзрачный мужик втолкнул тележку. Со скрипом пошла, не тележка, а целый железный стол на колесиках. Горбатый. Мужик сдернул кусок брезента и молча встал у стены, старательно ни с кем не встречаясь взглядом. Знакомая рожа, из охраны, в день моего поступления на шлагбауме в кресле дремал. На столе пухлый саквояж, размером с коробку от хорошего телевизора. Руки так и дернулись внутрь залезть, желательно с головой.
Преподаватель махнул в сторону стола.
— Здесь все, что тебе может понадобиться для работы. Ты вообще в курсе, что вчерашнее твое представление записывалось в мельчайших деталях?
И что я от ужаса закричать должен. Сам чувствовал, как спину буравило.
— Например, на записях видно, как ты по забывчивости поместил некоторые принадлежности в хитрый отсек, располагающийся у тебя на животе.
Мне нисколько не стыдно. Разве что самую малость и то, не за то, что упер, а за то, что так бездарно попался. Да и не было там ничего ценного, старье и хлам.
— А еще я лично подсчитал учебный реквизит в кабинете резчиков кости, и результат очень печальный.
Тем более хлам, никто хороший инструмент криворуким студентам не доверит. Не совсем уверен, что сейчас то самое время, чтобы вот так отчитывать и поучать жизни. Вообще я сюда сам не напрашивался — раз. Давно вышел из того возраста, когда меня как нашкодившего щенка мордой в лужу. А третье…
— И кто бы мог подумать — в кабинете развития резервуара тоже пропало несколько лабораторных ланцетов и средства для наведения кромки.
Ужас просто. Птомант не крадет, от просто берет, что ему нужно. Ага, и идет к своей цели. Это просто подумал, вслух не сказал, хотя чуть не вырвалось. Не хватало еще сейчас лекцию выслушать — какой из меня…
Просто и буднично сверкнул фиолетовый портал. Рядом с постаментом материализовалась инвалидная коляска. Возникла в полуметре от мраморного пола, опустилась плавно, как на лифте. Закряхтел старик, сморщенный, как печеное яблоко. Но нет, бодрый такой старикан, просто живчик.
Куратор молча рухнул на колени. Забыт воспитательный процесс напрочь. Начал кланяться часто-часто, голова зателепалась как у болванчика.
— Лорд-пилигрим, вы, откуда…
Заскрипел голос, настолько противный, что зубы заныли.
— Хе-хе-хе. Вот уж не ожидал, какая удача. Какая ирония и веселье.
— Лорд-пилигрим, позвольте все объяснить. Это просто…
— Напомни мне, любезный, сущность второго устоя.
Куратор побледнел, мимикрируя под цвет мраморного пола.
— Пилигримы неприкосновенны во всех мирах, — пробурчал куратор.
— Громче!
— Пилигримы неприкосновенны во всех мирах, — повторил куратор и уткнулся носом в пол.
— Да, и что же это может значить? Может это поговорка такая, или анекдот?
— Если человек…
Старик заревел, виртуозно играясь тембром и интонацией:
— Носитель черных копыт не человек вовсе. Мир, который покусился на высшее существо — обречен на забвение и вечное проклятие. Ибо нет страшнее преступления, чем вонзить зубы в ладонь, с которой кормится вся Вселенная. Двести десять лет ни один из тех, кто сидит у престола Вечного ученика не умирал насильственной смертью.
Хороший актер, ярость и сила. Прямо тянет тоже на колени и глазами в пол. Весь так и пышет справедливым гневом — а глаза такие хитрые-хитрые. А нет, на плечи незримая рельса легла, так и тянет в пол уткнуться.
— Смилуйтесь, лорд-пилигрим, я отдам все.
— Ничтожество, что может отдать нищий учитель, у которого одни сменные штаны.
— Я стану вашим рабом.
— Умолкни, несчастный. Я буду разговаривать не с тобой.
Старик вытянул руку вверх и поманил пальцем. Мгновенно прямо сверху из-под купола опустилось новое тело, на ходу теряя прозрачность. Нет, это было ТЕЛО. Громадная куча колыхающегося жира. А чего ты Боря так удивлен? В зеркало давно смотрелся? Он же ничем не толще тебя. Да старше, да с мордой пропитой, но если рядом поставить…