Индокитай: Пепел четырех войн (1939-1979 гг.)
Шрифт:
Я долго убеждал обиженного, несчастного мужа простить супругу, не перечить судьбе и разойтись подобру-поздорову. Ни в какую!
Потом прибегнули к хитрости. Почему стреляться на арбалетах, которые он, горец, знает с детства, а мой друг и в глаза не видел. Почему бы не устроить соревнования на… коньках (мой друг был чемпионом СССР 1956 года среди юношей и мастером спорта), а эде снега и льда в жизни не видел. Дуэлянт оказался от природы человеком смекалистым и благородным, все понял и предложил сменить оружие. «Давайте… торговать, – сказал он. – Забирайте мою жену, только навсегда, а мне…» – и выложил длинный список товаров. Нам некуда было забрать плакавшую эде, и товаров
– Тогда обещайте больше не встречаться с моей женой, даже если сама придет, – нашел компромиссный выход супруг.
Так и порешили. Рассказывали, что муж ушел на фронт в Южный Вьетнам, там храбро сражался и погиб. Жена хранила ему верность, а экс-чемпиону СССР по конькам при каждом предоставлявшемся случае посылала весточку, но не просила о встрече. Он – тоже.
Такая бывала боевая любовь.
Другая боевая подруга забеременела и у одной ханойской знахарки неудачно сделала аборт. Началось заражение. Температура за 40°. Она искала помощи и, теряя сознание, добралась до дома своего «Лиенсо» – советского. Что делать? Наши военврачи были в командировке, обратиться не к кому. В любом вьетнамском госпитале молодую женщину стали бы подвергать обязательному «немедицинскому допросу», и она этого не желала.
Силы оставляли «Хоа». Еще день, другой и мог бы наступить «кризис». «Лиенсо» понимал все, знал, чем рискует, рисковал и был рядом с подругой. Затем вспомнил о своем верном товарище – вьетнамском писателе, разыскал его, доверил ему тайну, и Хоа была спасена. Не станем вскрывать детали всех действий по спасению, но я до сих пор горд за того «Лиенсо». Тридцать лет он, живя далеко в России, не видел Хоа, но все знал о ней – матери трех сыновей, прекрасной благородной даме из Ханоя…
…У американцев в Сайгоне все было иначе: уезжал окончательно на Родину, в Америку, специалист, военный, разведчик, он передавал, как по наследству, даму сердца своему преемнику и так далее. Если оставались дети, то «передавали» вместе с детьми. В Сайгоне был известен случай, когда одна прекрасная вьетнамка имела семь детей от семи разных американцев и достойно существовала до весны 1975 года, когда все американцы ушли из Южного Вьетнама.
Возможно, все звучит цинично просто. Но так было. Она не понимала или, напротив, все понимала, не считала себя униженной. Американцы, молодые и сильные, также несли свой «семейный» и любовный крест…
У нас, в Ханое, такой открытости в контактах и «преемственности» при щепетильных нравах и морали ЦК КПСС, при наших устоях и подходах, «переполненных социализмом по-кремлевски», быть не могло. И не было.
Бывали ли случаи, когда под видом «боевых подруг» к нам затесывались представительницы преступного мира Ханоя? В круги дипломатов, журналистов, военных – нет. Среди случайных контактов – сплошь и рядом. Сколько джентльменов возвращалось в Кимлиен без брюк, часов, кошельков, рубашек, ботинок? Статистика не велась. Все кончалось добрым смехом: «Не думал, не знал, что сюда забреду. Знал бы, учил географию…» (слова В. Куплевахского), пели и смеялись военспецы.
– Из каких слоев общества были «боевые подруги»?
– Слова «любовница», «содержанка» и так далее их бы унизили. Эти слова не были достойны ни нас, ни их. Это были возвышенные, удивительно смелые, мужественные создания. Но всегда им чего-то не хватало. Чего-то особенного. Чаще всего это были девушки из по-вьетнамски, по-индокитайски обеспеченных известных семей (включая дочерей ведущих политических партий и массовых организаций Вьетнама и Лаоса), принцев и королевских фамилий. У многих из них было все, но только нужны были им еще и «Лиенсо», с
…От моих друзей я уходил поздней ночью. Высокие звезды над Ханоем. На улице Ба Чиеу гасли огни. Город засыпал. Наверное, уже погасли и окна Лиен и Тхапа, окна новой семьи… Опустили накомарник… Как короток сон в военное время.
Вечером над Ханоем пронесся сухой ураган. Ветер свистел в густых кронах деревьев, ломал ветви, которые, падая, цеплялись за маскировочные сетки над зенитными и ракетными батареями. Багровел горизонт, словно после последних налетов, проносились над предместьем стремительные облака пожарищ.
Ураган утих на рассвете. Рассеялись облака. Люди в защитных гимнастерках с винтовками за спиной сажали цветы в ханойском парке «Единство». Розы, хризантемы, маргаритки. Пройдет примерно два месяца, и парк покроется живописным ковром. Свежие бутоны роз раскроются у краев бетонных колец индивидуальных убежищ. Цветы, мягкая зелень парка говорили о спокойном мужестве вьетнамской столицы.
Мечтательная девушка грациозными движениями актрисы из национальных коротких опер «тео» раскладывала на прилавке цветочного магазина у пагоды «Нгоксон» только что сорванные гладиолусы и пионы. На улице Хюэ, в районе индустриального комплекса Каоса, у моста Лонгбиен, у разбитой бомбардировками деревушки Фуса, в пригороде Ханоя, перебрасываясь веселыми фразами, крутили педали неутомимых велосипедов ханойские юноши и девушки. Они спешили на работу, словно и не было вчерашних налетов.
Люди Ханоя так же красивы и поэтичны, как ханойские цветы. И, возможно, не случайно во Вьетнаме принято давать имена людям по названию цветов. Разве когда-либо можно забыть этих людей? Медсестра Кук – «Хризантема». Совсем еще девочка с длинной черной косой, она перевязывала раненого и ласково шептала: «Потерпи, друг…» Девушка-регулировщица Хоа – «Цветок», – разводившая машины на дороге Конгы, что между Западным озером и озером Белого Бамбука…
Ханойцы – люди какого-то особого склада: смелые, энергичные, хладнокровные, глубоко оптимистичные, гуманные.
Я нередко слышал в различных уголках Вьетнама гордые слова: он из Ханоя. Эта фраза служит во Вьетнаме, пожалуй, паролем, наивысшей оценкой боевых и человеческих качеств солдата.
Я не раз обращал внимание на то, что ханойцы не представляют, насколько они мужественны. Помню лицо одного шофера. Я не успел тогда спросить его имени. После одного из налетов на Ханой сбитый ракетой американский самолет рухнул в самом центре города, рядом с бензовозом, метрах в двухстах от площади Бадинь, от дипломатического квартала, от задней стены советского посольства. Было воскресенье. Мы собрались на террасе дома, где жили Георгий Пешериков и Александр Петров, готовились к обеду. А тут перед глазами такое…
– В убежище! Сейчас взорвется! – крикнул шофер, а сам в какое-то мгновение был у руля бензовоза. Мгновение между жизнью и смертью. И человек выиграл это мгновение. Вывел бензовоз из пылающих обломков американского самолета, спас народное добро, спас, возможно, десятки жизней ханойцев. Наверное, некоторых дипломатов и журналистов – тоже. Вечером того же дня я видел вновь этого шофера у озера Возвращенного Меча. Он покупал маме ярко-красные цветы.
Генеральный директор вьетнамской государственной компании «Суньяшаба» – устроительницы выставки, рассказал, что советскую выставку посетили более 1500 человек. Выставка в условиях военного времени работала утром и поздним вечером.