Индульгенция 3. Без права на смерть
Шрифт:
Глава 1
Индульгенция.
Без права на смерть
Том третий
Глава 1
Несколькими часами ранее…
Я не помнил, как оказался здесь. Воздух был густым, пропитанным гарью и медным привкусом крови.
Небо… Боже, это небо!.. Оно не было ни ночью, ни днем — мертвенно-лиловое, как нарыв, пульсирующее жилами молний.
Земля под ногами дышала. Нет, это не метафора — черная почва вздымалась, обнажая трещины, из которых сочилась субстанция, похожая на гной. Каждый шаг вязнул в ней, словно сама земля пыталась засосать меня глубже. А вокруг… Вокруг ревело. Не крики — именно рев, животный, лишенный слов, сливающийся в единый вопль вселенной, которая рвала себя на части.
Сначала я увидел крылья. Белые, ослепительные, как снег в пламени. Ангел парил над полем, его сияние обжигало сетчатку, но когда он повернулся, я замер. Лицо… Его не было. Там, где должны были быть черты, пылала дыра, словно солнце, проглоченное черной дырой. Из бездны лились звуки — звуки молитвы, искаженные до визга. Он взмахнул мечом из света, и десятки тел в доспехах цвета ржавчины взорвались, превратившись в дождь из мяса и костей.
Ад ответил смехом. Глубоким, грудным, за которым следовал треск ломающихся ребер. Из клубов черного дыма возник демон — не гротескный, нет. Он был прекрасен, как грех. Кожа — черный мрамор, глаза — две глубокие дыры. Но когда он открыл рот, из горла хлынули змеи, тысячи, шипящих, с клыками, полными яда. Они впивались в ангельские ряды, а где кусали — плоть гнила на глазах.
И тогда я понял — это не битва. Это бойня без правил, без смысла, вечный танец смерти, где даже победители теряли части себя. Воин с лицом, закрытым шлемом в виде хищной птицы, рубил мечом демоницу с козлиными копытами. Ее смех не стихал, даже когда клинок рассек ее грудь — из раны выползли скорпионы, жалящие воина в щели доспехов. Он рухнул, дергаясь в конвульсиях, а она, уже мертвая, продолжала смеяться.
Кровь. Ее было слишком много. Она струилась ручьями, сливаясь в реки, которые кипели, как лава, вздуваясь черными пузырями. Я наступил в лужу — жидкость обожгла ногу даже сквозь ботинок, и боль была настоящей. Острая, жгучая, как укус тысячи ос. Я закричал, но мой голос потонул в грохоте битвы.
— Проснись, — шептало что-то во мне. Но ноги приросли к месту. Тело онемело, будто меня втиснули в узкую щель между мирами. Я хотел закрыть глаза — там, в реальности, но веки не слушались. Пришлось смотреть тут, как гигантский зверь с головой быка и человеческими руками схватил двух воинов — одного в сияющих латах, другого в доспехах, сшитых из кожи демонов — и ударил их друг о друга. Черепа их лопнули, как спелые плоды.
Магия висела в воздухе плотным туманом. Где-то в небе колдовали — сферы из чистого света сталкивались с клубами тьмы, рождая взрывы, которые разрывали пространство. Осколки реальности падали вниз, и все, кого они касались, исчезали. Не умирали — стирались, будто их никогда не было.
Кто-то схватил меня за плечо. Холод пальцев просочился сквозь ткань, впиваясь в мышцы. Я обернулся и увидел… себя. Точную копию, но с глазами, полными червей. Они копошились, выпадая на щеки, рот открылся, чтобы произнести моим
— Ты же один из нас. Бейся.
Я дернулся, пытаясь вырваться, но двойник притянул меня ближе. Его дыхание пахло могилой.
— Посмотри, — прошипел он, поворачивая мою голову к центру поля.
Там возвышалась гора из тел. Не просто груда — они были сплетены в живую пирамиду: руки, ноги, крылья, щупальца — все двигалось, цеплялось, душило друг друга. А на вершине… Двое. Ангел и Демон, слившиеся в объятьях. Нет, в схватке. Их рты впились в шеи друг в друга — не губами, но зубами. Они грызли плоть, как дикие звери, крылья — белые и кожистые — бились в агонии, перья смешивались с клочьями плоти. Из места их соединения струилась кровь, черная и золотая, которая, падая вниз, оживляла мертвых. Те вскакивали, чтобы снова кинуться в бой.
— Это вечность, — прошептал двойник. — Наш вечный сон.
Его рука вонзилась мне в грудь. Боль ударила, как ток, но вместо крика я изрыгнул поток насекомых. Они ползли по моему лицу, заползали в уши, и тогда я наконец закричал.
Проснулся. Горло сдавлено, простыни мокрые от пота. За окном — предрассветная синева, такая хрупкая, такая живая. Дрожащими руками ощупал грудь — нет дыры, нет червей. Но где-то в глубине, под ребрами, все еще пульсировало эхо того смеха. И я знал — это не просто сон. Это напоминание. Приглашение. И дверь туда теперь приоткрыта. Об этом говорил богатырь-кузнец Добрыня.
Даже сквозь хрупкий свет утра я чувствовал их. Запах гари въелся в стены, в поры кожи, в волосы. Тени за окном шевелились неестественно — слишком угловато, будто за каждой прятались сломанные крылья или скрюченные когти. Я втянул воздух полной грудью, пытаясь убедить себя — это всего лишь отголоски. Остатки кошмара. Я ведь проснулся?! Но когда я закрыл глаза, под веками вспыхнули кровавые мозаики — обрывки лиц, клыков, перьев, — сплетаясь в калейдоскоп безумия.
Ванная. Холодная вода должна была смыть липкий ужас. Я включил кран, и из трубы вырвался стон. Низкий, протяжный, как предсмертный хрип. Вода брызнула густой черной жижей, забрызгав раковину. Я отпрянул, ударившись спиной о кафель. По стене поползли трещины, образуя узор — точь-в-точь как те жилы на небе Чистилища.
— Не уйдешь, — прошептал чей-то голос. Не мой. Чужой, но знакомый до мурашек.
Зеркало запотело. Я потянулся к нему рукой, и в тот же миг на поверхности проступили буквы, будто написанные окровавленным пальцем: ОНА ИДЕТ.
Комната содрогнулась. Лампочка лопнула, осыпая пол осколками, которые превратились в жуков с панцирями цвета ртути. Они застрекотали, спеша укрыться в щелях. А потом… Тишина. Слишком глубокая, как перед ударом грома.
Я знал, что должен бежать. Но ноги вросли в пол и отказывались шевелиться. Воздух сгустился до желе, каждый вдох обжигал легкие. И тогда я увидел — нет, почувствовал — как пространство над кроватью начало рваться. Шов, черный и пульсирующий, расширялся, из него сочился гнойный свет.
Первой появилась рука. Не ангельская, не демоническая — человеческая. Женская. Худая, почти прозрачная, с длинными ногтями, загнутыми в когти. Пальцы впились в воздух, словно в ткань, и разорвали ее с звуком рвущегося мяса.
Она вышла целиком. Существо в рваном платье цвета запекшейся крови. Волосы — седые пряди, слипшиеся от чего-то темного. Но лицо… Его не было. Вместо него — зеркало. Мое отражение, искаженное, как в кривом стекле. Рот растянулся до ушей, глаза выцвели до молочной белизны.