Инес души моей
Шрифт:
Вальдивия переменился и в этом смысле: он больше не хвалился презрением к титулам и почестям. Более того, он, прежде питавший отвращение к рабству, испрашивал разрешения занять на работах две тысячи черных рабов, не платя налога.
Вторая часть миссии Альдерете состояла в том, что он должен был навестить Марину Ортис де Гаэте — она так и жила в скромном имении в Кастуэре, — передать ей деньги и пригласить ее в Чили, где бы она получила титул губернаторши и была рядом с мужем, которого не видела семнадцать лет. Хотелось бы мне знать, как восприняли эту новость Мария и Хуана.
Жаль,
Марина Ортис де Гаэте, получив от мужа приглашение приехать в его королевство, которое она, неизвестно почему, представляла себе наподобие Венеции, и семь с половиной тысяч песо золотом на расходы, купила себе позолоченный трон и достойное императрицы приданое. Несчастная собрала себе впечатляющую свиту из многочисленных родственников и прибыла с ними в Чили, только чтобы узнать, что уже овдовела. В Сантьяго она обнаружила, что Педро оставил ее без всякого состояния и чуть не пустил по миру, а в довершение бед меньше чем в полгода все ее обожаемые племянники погибли в войне с индейцами. Ей остается только посочувствовать.
Пока Педро де Вальдивия был в Сантьяго, мы виделись с ним мало и только в обществе, в окружении других людей, которые лукаво смотрели на нас, ожидая, чтобы мы выдали себя каким-нибудь жестом или выражением лица, и пытаясь угадать наши чувства. В этом городе невозможно было и шагу ступить, чтобы на тебя не смотрели из окон и не обсуждали твои поступки. Но что это я говорю в прошедшем времени? Сейчас на дворе 1580 год, а люди здесь любят сплетничать все так же.
Проведя рядом с Педро самые насыщенные годы своей молодости, теперь в его присутствии я чувствовала удивительную отстраненность. Мне казалось, что я с отчаянной страстью любила вовсе не этого человека. Незадолго до того, как Вальдивия объявил о своем скором отъезде на юг, где он полагал навестить новые города и продолжить поиски Магелланова пролива, ко мне явился Гонсалес де Мармолехо.
— Я хотел рассказать тебе, дочь моя, что губернатор испрашивает у короля титул епископа Чили для меня, — сказал он.
— Об этом знает уже весь Сантьяго, падре. Говорите, зачем вы на самом деле пришли.
— Да, Инес, дерзости тебе не занимать! — рассмеялся клирик.
— Давайте, падре, выкладывайте, что там у вас.
— Губернатор желает поговорить с тобой наедине, дочь моя. И это, понятное дело, нельзя делать ни в твоем доме, ни в каком общественном месте. Ведь нужно соблюдать приличия. Поэтому я предложил ему встретиться с тобой в моей резиденции…
— Родриго знает об этом?
— Губернатор полагает, что незачем отвлекать
Мне показались подозрительными и вестник, и известие, которое он принес, и таинственность, окружавшая все это дело. Поэтому в тот же день, чтобы не нажить лишних проблем, я рассказала обо всем этом Родриго и обнаружила, что он уже все знает: Вальдивия просил у него разрешения встретиться со мной с глазу на глаз. Зачем же тогда он хотел, чтобы я скрывала это от мужа? И почему Родриго не рассказал мне об этом? Наверное, Вальдивия хотел испытать меня, а вот муж — не думаю. Родриго не способен на такие хитрости.
— Ты знаешь, о чем Педро хочет говорить со мной? — спросила я его.
— Он хочет объяснить тебе, почему он поступил так, как поступил.
— Но прошло уже больше трех лет! И тут он вдруг решил давать объяснения? Это как-то странно.
— Если ты не хочешь разговаривать с ним, я так прямо ему и скажу.
— А тебя не беспокоит, что я буду встречаться с ним наедине?
— Я полностью доверяю тебе, Инес. И никогда не стал бы обижать тебя ревностью.
— Ты как будто бы и не испанец, Родриго. У тебя в жилах, верно, течет голландская кровь.
На следующий день я отправилась в дом Гонсалеса де Мармолехо, в самый большой и роскошный дом в Чили — после моего, конечно. Огромное состояние клирика, без сомнения, было божественного происхождения. Дверь мне открыла его экономка, индианка кечуа, очень мудрая женщина, хорошо разбиравшаяся в лекарственных растениях. Мы с ней были довольно близкими подругами, и поэтому она не скрывала от меня, что уже много лет живет с будущим епископом как жена с мужем. Мы прошли через несколько залов, отделенных друг от друга резными дверями, привезенными по заказу клирика из Перу, и добрались наконец до маленькой комнатки, где стоял его письменный стол и большая часть книг. Губернатор, одетый в щегольской красный дублет с рукавами с прорезями, бледно-зеленые штаны и шапочку из черного шелка с кокетливым пером, сделал несколько шагов вперед, чтобы поприветствовать меня. Экономка тактично удалилась, закрыв за собой дверь.
И вот, оказавшись наедине с Педро, я почувствовала, как стучит у меня в висках и разрывается сердце, не в силах выдержать взгляд этих голубых глаз, веки которых я так часто целовала, когда он спал. Как сильно Педро ни изменился, он все равно когда-то был моим возлюбленным, за которым я последовала на край света. Педро положил мне руки на плечи и повернул к окну, чтобы рассмотреть меня при дневном свете.
— Ты такая красивая, Инес! На тебе ход времени не оставляет и следа! — потрясенно выдохнул он.
— Ты просто без очков плохо видишь, — ответила я, отступая назад и высвобождаясь из его рук.
— Скажи, что ты счастлива. Твое счастье для меня очень важно.
— С чего бы это? Неужели тебя мучает совесть?
Я улыбнулась, он рассмеялся, и нам обоим стало легче — лед начал таять. Он подробно рассказал мне о суде, перед которым ему пришлось предстать в Перу, и о приговоре ла Гаски. Сказал, что мысль выдать меня замуж за другого пришла ему в голову как единственный способ спасти меня от изгнания и нищеты.