Инферно Габриеля

Рейнард Сильвейн

— Я бы не позволил себе соблазнить аспирантку.

— В таком случае еще раз спасибо, — пробормотала Джулия. — И спасибо за ваш… дружеский жест с грантом, хотя я и не могу обещать, что возьму эти деньги. Конечно, для вас такая сумма — капля в море, но ее хватит, чтобы слетать домой на День благодарения, Рождество, весенние каникулы и на Пасху. Этого хватит еще на многое, чего я не могу себе позволить. В том числе и на мясные деликатесы.

— Зачем тратиться на самолетные билеты? Я думал, что теперь вы снимете себе более удобное жилье.

— Вряд

ли я стану искать себе другую квартиру. Мне важнее побывать дома, увидеть отца. Других близких родственников у меня нет. Ни братьев, ни сестер. И я очень хотела повидать Ричарда, прежде чем он продаст дом и переедет в Филадельфию.

«Напрасно я тут играла в благородство. Я ведь могу не только повидать отца и Ричарда, но и навестить старый яблоневый сад… если там не срубили последние деревья. Интересно, кто-нибудь заметил мои инициалы, которые я вырезала на стволе?»

Габриель хмурился, на что было несколько причин.

— Значит, не появись эти деньги, вы бы не поехали домой?

Джулия покачала головой.

— Отец просил, чтобы я обязательно приехала на Рождество. Я хотела лететь самолетом, а не трястись в автобусе. Но в «Эр Канада» слишком кусачие цены. Мне было стыдно просить денег у отца.

— Теперь вам не придется просить у него денег. И трястись в автобусе тоже не придется. Никогда не стыдитесь принимать подарок, когда он вас ни к чему не обязывает.

— Вы повторяете слова Грейс. Она часто мне это говорила.

Габриель снова заерзал на скамейке и поскреб затылок.

— А от кого, по-вашему, я научился щедрости? Не от своей же родной матери.

Теперь Джулия выдержала его взгляд и даже не покраснела. Она убрала письмо с извещением, решив, что обязательно внимательно и всесторонне обдумает вопрос с грантом. Но делать это нужно в спокойной обстановке и в отсутствие профессора, иначе его магнитное поле, аура или что-то там еще мешают ей думать самостоятельно. Все попытки спорить с ним кончались ничем, заводя ее в тупик. В этом отношении (да и не только в этом) он был точной копией Пьера Абеляра: сексапильный, соблазнительный и чертовски сообразительный.

— И все же, несмотря на все мои усилия, вы продолжаете жить впроголодь?

— Габриель, у меня с моим желудком не самые нежные отношения. Если я чем-то занята, что-то меня увлекает, я просто забываю поесть. Когда грущу — тоже. И дело тут не в деньгах. Просто таков мой образ жизни. И пожалуйста, не надо себя корить. Вы тут ни при чем. — Она вновь взялась перекладывать ножи и вилки.

— Значит, вы… грустите? И часто?

Джулия медленно глотала пиво и не отвечала.

— Неужели это Данте делает вас столь несчастной?

— Иногда, — прошептала она.

— А в другое время?

Она вдруг улыбнулась. Тепло, по-домашнему.

— Мне не отойти от Данте. Его поэзия дарит мне минуты просто сумасшедшего счастья. Иногда после чтения «Божественной комедии» я чувствую, что занимаюсь тем, чем и должна.

Я чувствую, что нашла свою страсть, свое призвание. Я уже не та робкая девчонка из Селинсгроува, которая впервые взяла в руки том Данте. Я могу не только наслаждаться его стихами. Я могу изучать его творчество и раскрывать красоту его стихов другим. Я знаю: это мне по силам. Тогда я начинаю чувствовать себя… значимой.

Она сказала больше, чем нужно. Джулия приписала это действию пива, выпитого на голодный желудок, и запаху хозяина свитера. Вот кровь и ударила ей в голову. Такое можно было сказать Рейчел. Даже Полу. Но только не ему.

Но Габриель лишь смотрел на нее, и взгляд его снова обрел теплоту.

— Да, вы застенчивы. Но застенчивость никогда не считалась пороком… Знаете, я даже завидую вашему энтузиазму, с каким вы говорили о Данте. Когда-то и я пылал таким же энтузиазмом. Но это было давно. Слишком давно. — Он снова улыбнулся ей и отвернулся.

— А кто такой М. П. Эмерсон? — спросила Джулия, наклоняясь к нему.

Теплый взгляд мгновенно превратился в два острых лазерных луча.

— На эту тему я предпочитаю не говорить.

Его тон не был жестким, но каждое слово дышало льдом. Джулия поняла, что коснулась чего-то запретного, какой-то не до конца зажившей раны. Или только-только покрывшейся коркой. А она своим вопросом содрала эту корку.

Она уже хотела извиниться за бестактный вопрос, как с ее губ сорвался другой, который, наверное, тоже не стоило задавать:

— Вы пытаетесь стать моим другом? Вы это хотели мне показать через грант и все остальное?

— Вам Рейчел подбросила эту мысль? — нахмурился Габриель.

— Нет. При чем тут Рейчел?

— Она считает, что нам с вами нужно подружиться. Но я скажу вам то же, что говорил ей: это невозможно.

Джулия с трудом проглотила комок в горле.

— Почему?

— Над нами висит дамоклов меч всевозможных правил и положений. Университетская бюрократия неистощима на запреты и ограничения. Профессорам запрещено дружить со студентами и аспирантами. И наоборот. Но даже если бы мы были просто Джулианной и Габриелем, сидящими за пиццей, вам и тогда не захотелось бы дружить со мной. Я — магнит, притягивающий грех, а вы — нет. — Он печально улыбнулся. — Как видите, ситуация безнадежная. «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

— Я не верю в безнадежные ситуации, — прошептала Джулия, обращаясь к большой серебряной вилке.

— Аристотель говорил, что дружба возможна лишь между двумя добродетельными людьми. Стало быть, дружба между нами невозможна.

— Никто не является добродетельным до конца.

— Почему же? Вы вполне добродетельная девушка. — Габриель выразительно посмотрел на нее. В его взгляде было что-то похожее на искренний восторг. Восхищение. Было и еще что-то… невыразимо грустное.

— Рейчел мне говорила, что в «Лобби» вы числитесь среди VІР-персон, — быстро переменила тему Джулия.