Информационное общество и международные отношения
Шрифт:
В ХХ в. в западной научной литературе появилось много работ, посвященных анализу влияния научно-технического прогресса на социально-политическое развитие общества. Так, например, Ж. Эллюль отмечал, что современный экологический кризис нужно понимать как одно из проявлений опасных последствий прогресса, в котором нашла свое отражение рационалистическая мания преобразований: «Современный рационализм воплощается в утопизме, а утопизм – в техницизме; то, что стремится осуществить техник, есть не что иное, что предполагает утопист» [Ellul, 1975, p. 180].
Наиболее жесткие теоретические формы критики научно-технического прогресса можно найти в работах французских ученых (школа «новые философы» – А. Глюксман, Б. Леви, М. Клавель и др.). Согласно их концепции,
Критики идеологии технократизма (идей «механической солидарности») сошлись во мнении, что принципиальное различие между организмом и механизмом состоит в том, что в основе механизма лежит принцип унификации, а в основе организма – принцип уникальности. Однако индустриальное и во многом и постиндустриальное производство накладывает на поведение и мышление работника печать механистичности. Человек начинает воспринимать общество как «мегамашину», в которой себя самого он воспринимает одной из ее деталей.
Значимые метаморфозы утопизма технократического мышления имеют место в условиях современной глобализации. Парадокс состоит в том, что концепция глобализации в условиях информационного общества породила «персону без лица», живущую иллюзиями духовной свободы в условиях тотальной манипуляции и контроля.
Выбор «свобода или безопасность?» остается дилеммой глобального мира, бесконечность и непредсказуемость которого пугает обывателя, выбирающего всевидящее око «Большого брата». Таким образом, сужается не только пространство личной свободы, но и пространство свободы как условия существования глобального всеединства. Этической нормой становится равнодушие как результат виртуализации сознания, когда под воздействием массированного прессинга политических и развлекательных технологий исчезает грань между реальностью и вымыслом. Формируется мир симулякров, где игровая составляющая возвращает нас в мир детства и безответственности. Жизнь и смерть утрачивают сакральный смысл, становясь разменной монетой в компьютерных играх. Фактически наступает период личностного безвременья и замкнутости, всеобщей отчужденности. Происходит саморазрушение человека и общества.
Однако как любая утопия, глобализация в ее вестернизированном варианте практической реализации, как шагреневая кожа, постепенно исчезает, оставляя после себя многочисленные жертвы социально-политических (либерализм) и духовных (мультикультурализм) экспериментов. Но означает ли это, что вместе с глобализационным проектом Запада исчезает и планетарность как пространственно-временная и ментальная характеристика глобального социума? В западном варианте глобализации главенствует концепт унификации, т. е. универсальность понимается как следование образцу, подобию.
«Конец истории» как конец западного проекта глобализации можно определить исходя из положений второго закона термодинамики. Западная модель глобализации в силу своей унификаторской всеобщности является замкнутой, а потому в ней со временем возрастает энтропия, т. е. процесс неопределенности и хаоса. В то же время открытые системы, согласно теории синергетики, обладают свойством самоорганизации, где наблюдается процесс совокупного или кооперативного действия – спонтанного образования высокоупорядоченных структур из хаоса. Таким образом, синергетика исследует явления, происходящие в точке неустойчивости, где и определяется та новая структура, которая возникает за порогом неустойчивости. Поэтому «бифуркационный эффект» современности можно трактовать именно с позиций развития планетарной универсальности, которая рождается из хаотического взаимодействия
Политические идеи информационного технократизма
В условиях ХХ в. растущее значение так называемых «белых воротничков» в экономике развитых стран привело к тому, что в политической науке стали возникать многочисленные теории о политических трансформациях управленческих структур государства.
В начале ХХ в. особенно популярными были теоретические разработки американского социолога и экономиста Т. Веблена, который подверг критике иррациональные черты капитализма эпохи свободного предпринимательства, когда государство выступало в роли «ночного сторожа» (политика laissez-faire). Так, в работе «Инженеры и система цен» (1919) Т. Веблен отмечал, что технократы обладают достаточными знаниями и умениями, чтобы приводить отстающие в своем развитии государственные институты власти в соответствие с новейшими технологическими изменениями. По его мнению, необходимо провести радикальные реформы государственной власти и заменить «капитанов бизнеса» элитой инженеров, которые будут способны управлять обществом на научно понимаемых принципах рациональности и эффективности.
В свою очередь, Дж. Бернхейм, анализируя экономические отношения в развитых странах, писал в работе «Революция менеджеров» (1941) о том, что экономическая власть переходит от капиталиста-собственника к менеджеру-управляющему. Он доказывал, что эффективный контроль и управление собственностью в условиях индустриальной системы может производиться только профессионалами, которые интересуются не политическими и идеологическими утопиями, а чисто технологической эффективностью и производственной рациональностью государственного управления. Таким образом, формулируются положения теории, согласно которой технические специалисты-профессионалы становятся «социальными инженерами», сосредоточивая в своих руках не только власть на производстве, но и власть в государстве.
В 50-х гг. технократическая идея совпала с представлениями о возможности дальнейшего самосовершенствования капиталистического общества (на основе техники) на путях создания гармоничного индустриального общества, от которого ожидали осуществления идеала всеобщего благоденствия. В 60-х гг., в эпоху развитого индустриализма, идея технократии нашла свое отражение в работах американского социолога и экономиста Дж. Гэлбрейта, создавшего концепцию «нового индустриального общества». Это общество характеризуется реально осуществленным в крупных производственных корпорациях переходом к власти техноструктуры («носитель коллективного разума»). По мысли Дж. Гэлбрейта, структура данного типа власти определяется принципом иерархии – от рядовых инженеров до профессиональных управляющих и директоров. Учитывая многоступенчатость процесса принятия решений в сфере государственной власти и его строгую подчиненность научной экспертизе, делается вывод о том, что техноструктура в современном мире – «властвующая элита», ибо все в большей степени становится причастной к процессу принятия политических решений.
Во второй половине XX в. в развитых странах в условиях становления постиндустриальной экономики значительно усложнились процессы управления государством, что повлекло за собой необходимость экспертной помощи политикам, часто не обладавших должной базой знаний. Стало формироваться представление, что руководители государств, избранные народом для управления и принятия решений, утратили самостоятельность, оказавшись в прямой зависимости от экспертократии (ситуация «серого кардинала»).
Можно выделить три основные силы, активно влияющие и осуществляющие в тех или иных формах властные функции: народ; народные представители (депутаты) и государственная бюрократия (исполнительная власть); технократия (экспертократия, датократия).