Информация
Шрифт:
– Может быть, сходить за тортиком?
На ее лице мелькнуло нечто вроде испуга и смущения и в то же время – радость.
– Да даже не знаю… Сходите. Здесь рядом есть магазин. – И объяснила, где именно.
– А вино купить?
Снова испуг и смущение вместе с радостью, а потом неуверенное:
– Наверное…
Я набрал полный пакет всякой еды и выпивки. В том числе и ноль семь водки (Олег придет, хлебнем с ним). Понимал, что наверняка у них проблемы какие-то, с деньгами уж точно. Человек без проблем не стал бы из-за запертой двери кричать, что
Татьяна уже переоделась – была в халате, а оказалась в юбке и сиреневой кофте, – накрыла в комнате стол. Правда, на столе я заметил только посуду, явно из праздничного сервиза, а еды, кроме сахара, не было.
– Присаживайтесь, – сказала Татьяна, унося пакет на кухню. – Я сейчас…
В комнате порядок, довольно много книг на полках старой, советских времен, стенки; на письменном столе у окна темнеет экран компьютера.
– Ой, а хлеба-то нет, – испуганный голос Татьяны. – Я не знала, что вы сыр, колбасу… Я сама… я на диете…
– Да их можно без хлеба, – с улыбкой успокоил ее.
– В принципе да.
«В принципе…» Мне захотелось выпить. Сел за стол, потом поднялся, походил по колюченькому паласу. Татьяна занималась продуктами. Резала, наверное, все эти колбасы, сыры… Да, хорошо, что купил. «На диете…» На диете не так сидят. Не такие.
Наконец она все принесла. Даже пробку из «Мерло» сама вытащила. Сели друг напротив друга.
– Что налить? – спросил я.
– Лучше вина.
– А я немного водочки.
Выпили, пожевали… Молчали… Татьяна встряхнулась, заставляя себя оживиться. С избыточной эмоциональностью спросила:
– Ну, как там наш Олежка? Страшно подумать… – Прищурилась, став моложе и привлекательней. – Даже не верится, больше десяти лет с ним не виделись. А в начале девяностых всю Сибирь объездили. В Новосибирске жили, в Томске, в Красноярске. Вообще неразлучными были. Олежка, Ваня, Шнайдер… – вздохнула, – мой Олег… Ну, так как он?
Я стал рассказывать. Что квартира у него недалеко от центра, две дочки… Татьяна перебила:
– Писать-то не бросил?
– Не-ет, строчит пулеметчик. Три книги издал, в журналах разных…
– Молодец, молодец, – грустно покивала Татьяна. – Мы в него верили, хоть и по-разному к литературе относились. Мы с Олегом Набокова любили, Борхеса, Кортасара, а он Миллера пропагандировал, Лимонова с Довлатовым… Спорили до ругачки… Что ж, молоде-ец.
Выпили еще. Я глянул на часы. Было начало шестого.
– А вы чем занимаетесь? – спросила хозяйка.
– Работаю в информагентстве. Здесь в командировке. Красивый у вас город… Я вчера погулял… – Просто болтать надоело, а диалог не получался, в Татьяне по-прежнему чувствовалась напряженность, которая и мне не давала расслабиться. Казалось, что появись за столом третий человек, и все изменится. Поэтому я спросил: – А ваш Олег когда придет?
– А? – Татьяна крупно вздрогнула и посмотрела на меня с недоумением; недоумение сменилось чем-то иным. – А вы… А Олег разве не знает?
– О чем?
– Что Олега нет.
Я поежился. И эта игра имен только подбавляла
– Он мне ничего не сказал. Наверно, не знает… Наверняка.
Татьяна покачала головой:
– Да, да… Да, откуда он может знать… Я не сообщала… Компьютер сломался давно, и вообще… – Она снова вся встрепенулась, будто из чего-то выпутываясь, и сказала, пристально глядя на меня: – Олег покончил с собой полтора года назад… Почти два… Да, почти два.
Я хотел сказать «соболезную», но это прозвучало бы наверняка казенно. И я просто подлил ей вина, себе плеснул водки.
Мы выпили не чокаясь и молча сидели за столом. У меня в голове вертелось досадливое: «На фига заявился… Влип».
«Нужно как-то сваливать», – решил, когда молчание стало давить невыносимо. Возникло ощущение, что помешал этой женщине своим приходом сделать нечто важное… Вот существовала она в этой квартирке без копейки, без хлеба, может, медленно умирала или тоже готовилась убить себя, а я заявился, оживил ее и в то же время разбередил рану, толкнул дальше по ненужной ей больше жизни, точнее – продлил агонию.
– Олег очень глубоким был человеком, – заговорила Татьяна тихо и как-то загробно. – Историей занимался, знал древнегреческий… Сам изучил… Стал одним из лучших программистов города. Да… Но это его не очень… Главное было – литература. Ради нее он жил. Да! – выкрикнула, решив, наверное, что я не верю. – Ею жил. Все свободное время, по ночам. Переписывал один абзац десятки раз. Спал по четыре часа. И такие у него произведения были!..
Я верил – чего ж не поверить? – но от этого монолога мне стало совсем тоскливо. Кажется, видел подобное в каком-то советском фильме. Там тоже случайный человек попадает в подобную квартиру – квартиру с бедой, – ему льют в уши свои горечи, и он чуть не сходит с ума. Убегает. Или наоборот – пытается помочь. Не помню.
– Настоящая литература у него получалась. Да, настоящая, на мировом уровне. Я это говорю не потому, что жена, а… Я все-таки разбираюсь в литературе… Надеюсь… Понимаете, все наши скитания, весь опыт он вкладывал и так его преобразовывал… Это, может, смешно звучит, – и Татьяна сама пугающе хохотнула, – но лучше, глубже Борхеса. Да, это правда… Извините.
Пока она говорила, я, кивая, налил вина, водки.
– У Борхеса книжное, надуманное все-таки, а у Олега – из жизни. Показать бы это тем, кто понимает, они бы… Но где они…
– Но он посылал куда-нибудь? – нашел я повод отреагировать.
– Так… почти нет… не видел смысла.
– Почему? Если это действительно талантливо, то люди бы оценили.
– Здесь у него не было круга, хоть и родной ему город… Местные писатели – дядьки малограмотные, на прошлом России помешались. Сидят, пьют и плачутся, что враги страну захватили… Нет, Олег пытался найти, но понял, что бесполезно… Достаточно наши журналы полистать… Да и они почти не выходят.
– Но есть же московские, разные издательства, – снова заговорил я, вымученно, хотя и с некоторым участием. – По крайней мере, Олегу бы… ну, Свечину показать.