Информаторы
Шрифт:
— И что за эксперимент такой?
— Да ну их в болото! Знаю, для чего они все это делали: пару лет сверху прицепить — это для них святое дело!
— Это уж точно! А что все же за эксперимент?
— Да я толком так и не понял ни хрена. «Туда побеги, сюда заверни!» Один с секундомером стоит! Короче, чего пристал, Семен Петрович?
— Действительно, хрен с ними! Лучше о нашем я тебе скажу, только пошли в сторонку отойдем, чтобы не больно на нас пялились!
Они отошли, и Семен грустно покачал головой.
— Как
— Я еще в тот раз говорил, что мне нужно отсюда дергать! — нервно оглядевшись по сторонам, сказал Гриша.
— Ну, уж тут я тебе не помощник.
Обронив последнюю фразу, Семен отошел от парня, оставив его докуривать в одиночестве.
«Ну вот и началось!» — чуть ли не весело даже отметил про себя Парфен, понимая, что начал осуществлять план федералов. Вряд ли Семен, крутившийся между зэками и администрацией колонии, знал, что невольно стал участником хитрого сценария по переводу Парфена в другую ИТК.
К вечеру того же дня Парфенова вызвал к себе зам по режиму колонии майор Соколов.
— Осужденный Парфенов Григорий Викторович, статья… — представившись по полной форме, Гришка застыл, ожидая последующего разговора.
— Так что же это ты, Григорий, драки устраиваешь, людей режешь?
Зам по режиму был пухлолицым толстеньким человеком в возрасте сорока с небольшим лет. Он весь казался рыхлым, мягким. Зэки даже дали ему погоняло Бабушка. Оно как нельзя лучше шло к его круглому, как блин, чуть красноватому лицу. Действительно, повяжи платок — получится самая натуральная бабуся! И голос такой тягучий, чуть нараспев.
Но при всем при этом не было в колонии человека более опасного для нарушителей. Внешность Бабушки была очень обманчива — за безобидной на вид наружностью скрывался очень жесткий, порой жестокий, хитрый человек.
— Откуда заточка-то у тебя взялась? — два круглых совиных глаза уставились вопросительно на Гришку. Он знал, что ему лучше побыстрей ответить, поскольку майор Соколов терпеть не мог задержек и заминок. А выводить его из себя совершенно не стоило!
— В сушилке на полу подобрал, — тут же отозвался Парфен.
— Что, в сушилке второго барака на полу заточки толстым слоем валяются? Как интересно-то. Надо будет сходить посмотреть! — сразу же среагировал на его ответ круглолицый майор. — Ладно, ты мне вот что скажи: зачем тебя федералы забирали?
Гришка понял, что его драка волновала администрацию постольку-поскольку. Свои дела они и так знали. А вот то, что в колонию сунулись федералы, — это уже другой вопрос. Их любопытство запросто может начальничкам и боком выйти.
— Вывозили на следственный эксперимент.
— А ну-ка, расскажи поподробнее.
— Меня предупреждали, чтобы я особо об этом не трепался.
— А ты и не трепись — правильно тебя предупредили!
Гришка помялся для видимости и выдал Соколову то же самое, что и до этого Семену. Врать — так уж всем одинаково! Тем более что этот эпизод был уже заранее продуман и обговорен с Тарасовым.
Соколову никак не скажешь: «отвяжись». Пришлось детально «вспоминать», где он бегал и что делал. Мурыжил режимник его почти час, затем отправил в барак, напоследок строго предупредив:
— А за драку ты свое еще сполна получишь! Первый раз мы тебя простили, когда ты с осужденным Самохваловым схватился чуть ли не на плацу. Впрок, я вижу, не пошло. Ступай!
«Все ты, козел паршивый, знаешь!» — зло подумал Парфен, выходя за дверь.
В бараке к нему вновь пристал Семен. Но тому и врать не пришлось. Гришка отвел душу, вспомнив всеми добрыми словами Соколова и всю его родню.
Потом Парфен улегся на свою постель, скрестив под головой руки. «Ну, теперь кутерьма начнется!» — еще раз подумал про себя. Некоторое время он лежал и просто смотрел в потолок. Затем мысленно вернулся на дачу, еще раз переживая недолгие минуты счастья с любимой женщиной.
— Парфенов, тебе передача! — Гришка взял фанерный ящичек-посылку и направился к своей шконке. Еще месяц назад возбужденные голоса сокамерников тут же загалдели бы радостно, предвкушая пиршество. Но на этот раз лишь несколько человек глянули в его сторону и только один из всех потянулся к его кровати.
Сурок — «отмороженный» наркоман, убивший в ломке свою сестру. Та отказалась выручить подонка деньгами, и парень зарезал ее. На лице у детины полное отсутствие даже намека на интеллект. Взгляд тупой и равнодушный ко всему, кроме вещей самых элементарных, например, пожрать на халяву.
Остальные сокамерники не двинулись с места. Кто презирал «стукача», кто просто боялся оказаться в числе приятелей Парфена и тем самым запачкаться, а кто, как тот же Семен, просто из осторожности старался держаться подальше, считая в душе, что песенка Парфена все равно спета.
— Парфен, сигаретку дай? — Рот у Сурка всегда слюнявый и никогда не бывает закрыт. Глаза его смотрят куда-то в сторону.
— Присаживайся, чифирнем!
— А вот это клево! — Это было самое большое, на что оказался способен новый парфеновский «корефан».
Случайно Гришка перехватил взгляд Семена. Тот поспешно убрал глаза. «Все сечет! — удовлетворенно подумал Парфен. — Вечером как пить дать Бабушке стуканет!»
Между тем Сурок притащил воды в банке. Воткнули кипятильник. Гришка открыл банку сгущенки. Сурок жадно уставился на лакомство. Ему «дачку» прислать было некому — на воле остался только папаша, откровенный алкаш. Старшая сестра, которую он порешил, была последним человеком на свете, кто заботился о Дмитрии Суркове, двадцатипятилетнем бездельнике и наркомане.