Инго и Инграбан
Шрифт:
– Смертельно Ранил ты Инго, сын Ингберта, моего отца Теодульфа, благородного мужа, родственника моей супруги, витязя, которому я назначил в жены мою дочь; повредил ты его тело в тайном бою которого не должно было узреть солнце; оскорбил ты мою честь, нарушил права гостеприимства, попрал присягу. Поэтому отказываю тебе впредь в мире моего дома и двора, разрешаю узы, некогда связывавшие отцов наших, гашу пламя очага, еще согревающее тебя, и проливаю воду, над которой некогда мы поклялись друг другу миром гостеприимства!
Он качнул котлом очага, пролил воду на
Но Инго ответил:
– Смертельно оскорбленный в чести моей, я совершил дело необходимости, которое должен совершить каждый, не желающий бесчестно жить среди людей. Когда недобрый человек лежал под моим мечом, я вспомнил о твоем гостеприимном очаге и отвел острие меча. За добро, которым я пользовался под кровом твоим, теперь благодарю, но сумею защититься от зла, которое ты и твои друзья стали бы замышлять против меня; как погасил ты пламя, гостеприимно светившее мне, точно так же бросаю я на холодные уголья твоего очага знак, данный твоим отцом моему, снимаю с себя обязанности гостя, связывающие меня. Чужим пришел я, чужим и уйду; богам, высоким свидетелям клятв, приношу жалобу на несправедливость, причиненную тобой мне и моему роду, и испрашиваю их благословения для каждого, кто во дворе этом и в стране желает мне добра.
Он повернулся, чтобы уйти, но поднявшийся Изанбарт сказал:
– Хотя ты поссорился с нашим начальником из-за дела необходимости, но не в ссоре ты с народом, обещавшим тебе мир нашими устами. Если угодно тебе подождать решения общин о вражде твоей с князем Ансвальдом, то ты и твоя прислуга будете желанными гостями во дворе и у очага старца, стоявшего некогда в битвах бок о бок о твоим отцом.
Инго подошел к старику и низко поклонился ему.
– Благослови меня, отец мой, прежде чем уйду, потому что непохвально было бы с моей стороны оставаться в стране и возбуждать вражду в селах. Но доколе жив, не забуду я ласки твоей.
Старик молча положил руки на его голову, после чего Инго пошел к дверям. Со злобой и беспокойством заметил князь, что кое-кто из его земляков встал, чтобы проводить уезжавшего. Изанбарт подал ему руку и повел Инго через вооруженную толпу ратников грозно теснившихся у двери; напротив них на конях сидели вандалы, готовые к отъезду, а если нужда заставит, то и к бою. Но достоинство начальников усмирило злобу подчиненных; Инго вскочил на коня, подведенного ему Бертаром, бросил во двор долгий взгляд и помчался в ворота, за ним последовали его воины. Им вдогонку понеслись угрозы дворовых, но гневный голос Изанбарта заставил всех умолкнуть. Безмолвный, погруженный в тяжкие думы сидел князь у своего холодного очага.
За путниками по замерзшей земле застучали конские копыта. К Инго подскакал Беро и проговорил:
– Я привел тебе товарищей твоих, а теперь хотелось бы мне доказать тебе мою добрую волю. Село, в котором я живу, лежит на твоем пути, – пожалуйста, витязь, побывай у меня и отведай пищи земледельца.
– Советую тебе, – сказал Бертар, – принять приглашение вольного хлебопашца, я считаю его человеком доброжелательным, и разумны советы
– Не один ты из твоего племени желал мне добра, Беро, пока мы жили здесь, – с грустной улыбкой ответил Инго.
Витязи порешили последовать приглашению, и довольный Беро свернул на проселочную тропу. Их с громким криком нагнал Ротари.
– Первое посещение ваше – моего дома, – сказал круглый человек, протягивая к ним с коня руки. – Заботы оставь позади себя, витязь, и не гневайся на нас, если не в ладах расстался ты с князем.
Поехав рядом с Инго, он продолжал более искренне:
– Не один станет дивиться в стране, что твой меч отказал в последней чести драчуну; у этого человека есть враги в народе, потому что неправдив он и его род – я и сам из числа его недругов.
Таким образом, ласково разговаривая, ехал он среди воинов, порой вертел своим копьем и рассказывал о забавных проделках, так что хохотали слушавшие его чужеземцы.
Едва на другое утро первый отблеск зари проник в темный покой, как Ирмгарда тихонько, чтобы не разбудить спавшей служанки, поднялась со своего ложа, сказав себе: «Видела я во сне, будто ждущий меня стоит у ручья. Обледенели берега бегущей воды, унеслась сосна, приставшая к нашему берегу; среди камней и льдин плывет она вниз по течению, и никогда уже я не увижу ее. Не знаю, кого и любить теперь когда не стало его среди нас!»
Она накинула поверх одежды темное покрывало тихо отворила дверь и вышла на опустевший двор.
– Кто отодвинет мне засов у ворот? – сказала она, но прикоснувшись к ним, заметила, что деревянные клинья поперечной перекладины были выбиты.
Выйдя за ворота, она поспешила в горы, на то место, где некогда встретила своего возлюбленного. Она остановилась в страхе, потому что в сумеречном свете увидела вдруг у ручья высокую фигуру. А Инго уже спешил к ней навстречу:
– Я надеялся встретить тебя. Побуждаемый предчувствием, я мчался сюда ночной порой на резвом коне.
– К недругам едет король, – ответила Ирмгарда, – потому что мой род изменил клятвам. Горька мысль эта, ненавистна мне жизнь: и на меня станешь ты гневаться, вспоминая в несчастье о доме отцов моих.
– Где бы я ни был, но о тебе я буду помнить всегда! – воскликнул Инго. – От тебя одной жду я счастья в жизни. Ты для меня дороже всего, тверда ты духом, поэтому вручаю тебе нити, на которых, по словам жрицы, держится судьба моя.
И он протянул Ирмгарде маленькую сумку из кожи выдры, с крепким ремнем. Ирмгарда робко взглянула на дар.
– В ней сокрыты чары дракона, – продолжал Инго, – тайны римских побед, как полагают наши воины, и моя судьба. В королевском замке римлянин расточает золото, и очень может быть, что ратники короля готовят мне гибель. Если они убьют меня с моими воинами, то пусть не достанется римлянину то, что, как говорят, приносит ему победы. Сохрани поэтому пурпур, доколе я не потребую его, но если врагам удастся их дело, тогда отнеси таинственное знамение на могильный холм, который воздвигнут над моим прахом, и глубоко зарой его там, чтоб не попал он в чужие руки.