Ингрид
Шрифт:
Что-то коснулась меня под днищем лодки. Еще один чемодан? Я опустил руки за борт и сделал несколько гребков. За кормой что-то плавало. Я развернул лодку. Это была женщина. Лицом вниз. Ее светлые волосы шевелились по поверхности воды как водоросли. Руки раскинуты в стороны. На ней был спасательный жилет. Слишком поздно он ее спас. Я ухватил ее за волосы и поднял из воды лицо. Это была моя недавняя соседка. Глаза ее были закрыты. Из уха тонкой струйкой набегала кровь. Этого не может быть, подумал я. Она пробыла два часа под водой. И вдруг глаза открылись и уставились на меня. Я вздрогнул от макушки до
– Это вы, – сказала женщина. – Там, внизу... – И она снова потеряла сознание.
Ухватив за жилет, я подтянул ее к своей лодчонке. Поднять ее у меня не было сил. Я держал ее, ожидая, пока она очнется, и не верил происходящему. Что там внизу? Километр глубины. Но на такой глубине расплющивает даже подводные лодки из титана. Откуда она взялась, моя соседка? Я был счастлив, что теперь я не один, однако разум отказывался мне служить. Ни одно мало-мальски приемлемое объяснение в голову мне не приходило. Нет, одно все-таки было. Она вынырнула вслед за мной. Просто я не заметил. Она была далеко, а потом течением ее принесло ко мне. И это я сам чуть ее не утопил.
Плечо под моей рукой вздрогнуло – женщина снова ожила.
– Неужели это вы, – повторила она, видимо, не помня, что была без сознания.
– Я не знал, что вы тоже спаслись, – сказал я. – Я тут барахтаюсь два часа. Я думал, что больше никого нет. А вы, оказывается, были где-то рядом.
– Нет, – покачала она головой. – Я была там, внизу. Он меня утопил. Он думает, что я утонула.
– Кто?
– Человек. Пассажир. Я его не знаю. Мы там вместе были. А потом стало трудно дышать. Он сказал, что один из нас должен умереть, потому что воздуха мало. Он сказал, что у него дети и жена. И что поэтому я...
– Что? Как это? Где вы были?
– В самолете. Там внизу самолет. Обломок. В нем образовалась воздушная подушка. Наверно, так. Там было совсем темно. Но над головой было сухо. Мы держались за стенки. Я не знала, как же мне умереть. Это очень трудно – самой умереть. Я сказала, что попробую. Потому что у меня не было детей. Я сразу согласилась, потому что боялась, что он станет меня душить. Я просто ушла с головой в воду. И он не дал мне вернуться – пинал ногами, но на мне был спасательный жилет... Я про него совсем забыла. А потом я поняла, что меня несет к поверхности.
У нее был легкий, скорее всего, прибалтийский акцент.
– Это невозможно, – сказал я. – Там страшная глубина.
– Нет, – сказала она. – Мне показалось, что метров пятнадцать, не больше. Хотя раньше я никогда не ныряла больше, чем на пять-шесть. Господи, кровь! – Только теперь она увидела, что плечо у нее в крови.
– Это ничего, – сказал я. – Это уши. Из-за глубины. Должно пройти. Так, значит, здесь какая-то отмель?
– Скорее всего.
– Я должен посмотреть, – сделал я движение, будто собираясь немедленно нырнуть.
– Нет, – сказала она. – Это слишком глубоко. Я не хочу оставаться одна.
– Во всяком случае, залезайте. Надо вас растереть водкой. – И я победно продемонстрировал «Распутина».
Лодочка
– Как вас все же зовут? Я тогда не расслышал.
– Ингрид.
– Ингрид? – вздрогнул я и сразу все вспомнил – чемоданы в воде, женщину, платье, то, что между нами было, и чем это кончилось. Значит, это был не сон? То есть не совсем сон, а нечто вещее... Поверить в такое было невозможно. И все же, все же... Господи, что нас ждет?
– Нормальное латышское имя, – с тревогой посмотрев на меня, сказала она. – А что?
– Так вы латышка! – радостно воскликнул я, словно смертельно устал от русских девушек. – Я знал одну Ингрид. Вернее, она мне приснилась. Впрочем, это неважно. Раздевайтесь.
– Что-что?
– Раздевайтесь. Надо вас растереть.
– Можно я сама?
– Можно, но не нужно. Проблемами пола мы займемся, когда нас спасут.
– Думаете, спасут?
– Не думаю, а знаю.
Похоже, я несколько бравировал своей невозмутимой деловитостью. Ингрид была слишком хороша, чтобы не залюбоваться ею. Тонкие запястья и щиколотки, маленькие аккуратные ягодицы и молодые грудки – сразу весь набор достоинств, столь ценимых мной в женщине. Я тщательно растер ей спину и грудную клетку, руки и ноги, что при малости пространства в лодке было непростым делом. На губах Ингрид была юная полупрезрительная, полупокорная улыбка, но я почувствовал, что мужские руки ей хорошо знакомы. Однако нам было не до ласк.
– Теперь надо бы завернуться во что-то сухое, но у нас ничего нет. Я сплаваю на разведку, заловлю какой-нибудь чемоданчик. Заодно посмотрю, откуда ты вынырнула. – Я и не заметил, как перешел на «ты». Наверное, этому способствовала моя роль. – А ты пока устраивайся. Вот шоколад.
– Не надо туда, – помрачнела она. – Там этот человек.
– Ничего. Если я донырну, скажу, чтобы вылезал. Зачем ему там подыхать.
– И он скажет, чтобы ему отдали лодку, потому что у него жена, дети. У вас есть жена?
– Нет, – сказал я.
– Вот видите...
– Ничего. Очень хочется его спасти, чтобы хотя бы набить морду.
– Не оставляйте меня одну, я боюсь.
Я пожал плечами. Конечно, лучше, если бы его вообще не было, этого большого любителя жизни. Но он был, черт его подери, где-то недалеко под нами, и я должен был дать ему шанс на спасение. Я снял жилет, обвязался сорочкой, заткнул за пояс нож и плюхнулся за борт.
Ингрид всхлипнула и закрыла лицо руками.
– Прекрати, – сказал я, подплывая к лодке с ее стороны. – Я не враг самому себе. Но, может быть, у него есть шанс. Во всяком случае, я хочу понять, откуда ты взялась. И зови меня на «ты».
– А вы... ты не утонешь?
– Жди, тогда не утону.
Если она появилась на поверхности рядом со мной через два часа, значит, здесь вообще нет никакого течения, и при безветрии мы крутимся на месте. Но масляного пятна не видно, и горючее, видно, выгорело. Эх, если бы была маска. Я нырнул и открыл под водой глаза. Ничего. Только лодочка надо мной, ярко-лимонного цвета. В ней Ингрид – я видел двойную выпуклость от ее ягодиц и два бугорка от пяток, упершихся в дно. Почему-то меня это взволновало – в душе засверкало, как перед ночным свиданием.