Инкубатор, или Необыкновенные приключения Юрки Гагарина
Шрифт:
— Я уже будила, он не просыпается.
— Буди, буди, проснётся. Куда он, на фиг, денется из подводной лодки?
Наташка толкнула деда Васю в бок:
— Дедушка, вставай, тут какие-то люди пришли!
Думала, не добудится, но тот проснулся как миленький и, открыв глаза, уставился на гостей.
— Сам ты «фашист»! — проскрипел, глядя на него сурово, мордастый в чёрной фуражке. Дед открыл рот и потерял дар речи, потому как неизвестный услышал его мысли. — Какая я тебе матка, курка, яйки? От СС и слышу, етиомать. Вам, старым пердунам, фашист за каждой занавеской мерещится.
— Луковица!
— Сам ты луковица, это — есть дед, то есть, ты! И не кино снимают, не бзди, Илья Муромец, харэ дрыхнуть! Вставайте, граф, вас ждут великие дела! Ни за что не угадаешь, кто я. И нё Федор Бондарчук, и не Михалков! Я круче!
Даже через щетину было видно, что дед покраснел.
— Короче, Склифософский! Не встречал его? — опять на стене возникло изображение парня в куртке «Мослифт». — Откуда он, кто, куда пошёл?
Дед не успел рта раскрыть, чтобы сказать: ясен перец, не видел я козла из «Мослифта», как тот, в плаще, кивнул:
— Всё понял. Козла из «Мослифта», ясен перец, ты не видел.
И, тут же потеряв к деду интерес, повернул лицо к разорённым магазинным полкам, на одной из которых за стеклом, закрытые на тяжелый амбарный замок, выстроились в плотный ряд разноцветные сосуды с водкой.
— Что, дед, выпьем чарочку за шинкарочку?
— Я его не видел и не знаю, куда он пошёл, — с опозданием ответил тот на первый вопрос, подумав, что на всякий случай надо от всего отбояриваться, раз у людей оружие.
Человек в плаще поморщился:
— Да уж я понял! Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Мыслишь в правильном направлении. Выпить, спрашиваю, хошь?
— Чего? — спросил дед, тугой на ухо.
— Вы-пить? Ахнуть, трахнуть, бухнуть, жахнуть, забабахать, накатить, глаза залить и остаканиться? Лизнуть по писяшке? Да по пятьдесят грамм, что тут непонятного? Сообразим на двоих?
Тут вышла вперёд Наташка:
— Водку не отпускаем.
— Да нам по паре пузырей. Не жидись, хозяйка!
— Торговля крепкими алкогольными напитками решением Правительства Российской Федерации запрещена, — строго сказала Наташка. — С 22-х часов вечера до 12 часов дня. Так что, извините, отпустить не могу.
Гость в фуражке посмотрел на неё с нескрываемым удивлением.
— Ты плохо слышишь? Я тебе на чисто русском языке сказал: нам с дедком по паре пузырей на рыло! Не рассуждать!
— В каком смысле? — Наташку разозлил его наглый тон. — Я же сказала: водку не отпускаем. Не имею права. Есть закон. А потом у меня и ключей нет от шкафа. Они у Ахмета, моего шефа. Приходите к открытию магазина, я вам её отпущу.
Мордастый лениво обернулся к автоматчику, стоявшему за спиной, что-то ему сказал. Тот резко, прямо с места прыгнул на высокий прилавок, двинул прикладом по стеклу и вытащил литровую водки.
— Закон, закон, — недовольно пробубнил гость. — Знаем мы ваш закон. Что дышло. Кто больше даст, тот и прав. Не дёргайся, шинкарка, оплатим. Почём?
— Вам сказано русским языком: водку не отпускаем, — Наташка пошла на принцип. — И никакие деньги я не возьму.
Мордастый посмотрел на неё оценивающе. Будь Наташка не так хороша, разговор с ней был бы другой. Это она поняла по сложной мимической гамме, отразившейся на лице гостя. Сначала — явное желание подавить, растоптать, не дав прийти в себя. Поэтому нахмуренный лоб, сжатая челюсть, глаза навыкате. Потом, разглядев и оценив, гнев сменяется милостью. Уже появляется желание уговорить, даже пофлиртовать. Губы расплываются в подобии улыбки, лоб проясняется, в глазах — кобелиная поволока.
— На принцип пошла, — сказал мордастый деду. — Но вот, что говорит статистика. В России нет людей, которые не берут деньги, если им их, конечно, дают, а не чисто теоретически. Разница лишь в количестве. Не возьмёт сто, возьмёт миллион. Но всё равно возьмёт. Если он, конечно, не ку-ку. Милая дамочка, ты ведь не ку-ку? Какими возьмёшь?
— А у вас что, разные есть? — влез ироничный дед.
Мордастый усмехнулся:
— А то! — и стал вынимать из кармана денежные пачки, кидать их на прилавок. Тут были американские доллары, норвежские кроны, латвийские латы, английские фунты стерлингов, китайские юани, японские йены, вьетнамские воны, монгольские тугрики, швейцарские франки, хорватские куны, индийские рупии, тайландские баты, израильские шеккели, венесуэльские боливары, чилийские и аргентинские песо, бразильские реалы, филиппинские сентавос, кины Папуа Новая Гвинея, риели Камбоджи, ранды ЮАР, египетские фунты, марокканские дирхамы и кувейтские динары. — Командировочные! Из бухгалтерии, под отчёт. Полным полна коробочка! Ну, какими берём?
— Давай, в евро! — смело выступил дед. — Пачку!
Наташка попыталась оттащить деда от денег. Тот сопротивлялся и шипел:
— У него их полно, дура! Пусть плотит! Поделим же! Эй ты, гони тыщу!
— Да хоть миллион! — мордастый раздухарился, направил свой жезл на пачку евро и тут же вместо одной в десять тысяч появилось сто таких пачек. — Держи, красотка! Миллион тебе на шпильки. Компенсация за причинённые неудобства.
— Я не возьму! — гордо сказала Наташка. — Заберите ваши деньги!
— Тогда я возьму! — вылез дед. — Шпильки куплю, а потом ей отдам.
Он сгрёб пачки и стал их распихивать по карманам, роняя на пол.
— Как вам не стыдно, дедушка, — сказала Наташка.
— Ничего, ничего, стыд не дым, глаза не выест, — спешил дед. — А с тобой, внучка, я поделюсь, не боись.
Сам при этом подумал: как же, держи карман шире! В деревне Калатозово Егорьевского района, поссовет Матрёнин Двор у него шесть соток и старенькая хибарка, на ладан дышит. Теперь он её снесет, купит земли и на этом месте забабахает кирпичный дом не хуже, чем у местного бандюгана Сумасшедшего Лёньки — до небес! А этой дуре скажет, что и она там жить сможет, что он не против. Девка доверчивая, легковерная.