"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
– По моей?! – Волков даже усмехнулся. – Прямо-таки и по моей?!
Эта его усмешка явно не понравилась собравшимся за столом господам, обер-прокурор смотрел на него нехорошо, поджав губы, а епископ даже воздел руку и, указывая на барона, безмолвно восклицал: вы посмотрите на него! Он ухмыляется перед лицом своего сеньора, по сути, названного своего отца!
А обвинитель, замолчавший на мгновение, тут же продолжил, и в этой его усмешке находя повод для упрёка:
– Вот так же высокомерны вы были сразу. Считали себя знатоком искусства воинского, исходя из своей победы над мужичьём и пары выигранных приграничных стычек, – а вот эти его слова задели Волкова: «Ах, вот как… Победа над мужичьём? Пара приграничных стычек? Вот как, оказывается, цу Коппенхаузен
Этот фон Эберт был мастером всё перевернуть, всё поставить с ног на голову. С ним нужно было держать ухо востро. И Волков поднял руку в знак того, что он просит слова.
Но генерал продолжал высказывать ему свои обвинения, не обращая внимания на его знаки:
– Вы пренебрегли приказом маршала цу Коппенхаузена и не передали в центр две тяжёлые пушки, принадлежащие вам. Также вы не передали кольев для укрепления правого фланга, которые у вас просил маршал, также вы забрали в своё распоряжение посланных вам сапёров, – кажется, обвинения у него закончились, и речь его заканчивалась также. Последовало резюме: – Вы, если и не являетесь прямым виновником нашего поражения под Гернсхаймом, то уж точно не приложили и малейших своих сил для победы.
Закончив, он подошёл к середине стола и, чуть наклонившись, положил перед герцогом листок и заговорил – думал, что негромко, но Волков всё равно расслышал его слова:
– Войско, что собрал генерал фон Рабенбург, было наименьшим из всех и наидорожайшим из всех, что привели иные генералы. Солдаты его оказались дороги, и разница с другими генералами составила более четырёх тысяч талеров.
Волков едва удержался, чтобы не поморщиться. Это была большая досада. Большой упрёк. Всё остальное он и во внимание не принимал – пустое. Но вот деньги… Волков не взял себе не пфеннига. Роха и Рене, да и Брюнхвальд с Дорфусом, конечно, погрели руки на найме солдат. Ну а что тут было поделать, они его ближайшие люди, он с них не собирался спрашивать за это. То было делом естественным, извечным доходом старших офицеров. Все про это знали. Но и об этом он готов был поговорить. Конечно, барон понимал, что эта тема для герцога весьма чувтвительна, герцог по природе своей был скуп, а тут ещё и казна пуста абсолютно. Он непременно спросит про деньги. А Его Высочество, внимательно поглядев в предоставленную бумагу, поднял глаза на генерала и произнёс:
– Зная вас не первый год, я уверен, барон, что у вас найдётся, что ответить на все эти упрёки.
– Да, монсеньор, – отвечал генерал, поднимаясь из кресла. – Конечно, есть, что ответить. Ибо почти все эти упрёки пусты!
– Пусты?! – фыркнул фон Эберт. Да и другие присутствующие господа тоже были, мягко говоря, удивлены таким его началом.
– Конечно же, пусты, – продолжал Волков как ни в чём не бывало. – Начнём хоть с того, что прибыл я в лагерь последним. Генерал фон Эберт как бы намекает, что я не очень торопился на призыв своего сеньора, но хотелось бы ему заметить, что земли мои и земли, где я собирал солдат, находятся на самом юге Ребенрее, а лагерь, в который мне следовало прийти, был на самом севере. Вовсе не удивительно, что я прибыл туда последним. Мало того, у меня был отличный повод не успеть к сражению, так как пушки с артиллерийским обозом весьма плохо ездят по осенним дорогам, но, понимая это, я выслал пушки вперёд, за много дней до того, как собрал солдат. Посудите сами, Ваше Высочество, как же мне быть в месте сбора первым, если я нахожусь дальше всех от того места? Посему я и говорю, что упрёки, которые я выслушал тут, пустые.
Кажется, это был неплохой ответ. Герцог посмотрел на фон Эберта: ну и что теперь вы скажете? А тот ему ничего не сказал, и, чувствуя свою правоту, барон продолжил; он, понимая,
– Также господин генерал, упрекая меня, говорит, дескать, поставил я себе отдельный лагерь, исходя из своего высокомерия. И на это у меня есть ответ, и снова повторю вам, Ваше Высочество, что слова фон Эберта пусты, так как лагерь я поставил отдельный лишь потому, что лагерь главный был поставлен неправильно!
«Неправильно?». Это был уже весомый удар по цу Коппенхаузену, тот сразу встрепенулся, как и присутствующие в зале его офицеры.
Но Волков не обращал на это внимания и, пока герцог его слушал, продолжал:
– В угоду офицерам его поставили прямо у села, чтобы расквартированным в домах сельчан офицерам было до лагеря близко, а надо было его ставить к реке и укрепить как следует. К моему приходу все колодцы в селе лошадьми и солдатами были выпиты, и люди и животные из лени, чтобы не ходить к реке, пили из луж, а сие весьма плачевно кончается.
– Простите, генерал, – его речь вежливо прервал канцлер Фезенклевер, – а что плохого приключается с теми, кто пьёт из луж?
– А от луж, как и от нужников, не выведенных к краю лагеря, в войске случается понос, который идёт с кровью и от которого за короткое время можно потерять и треть войска, ибо хворь сия распространяется не хуже чумы. Оттого я и решил поставить свой лагерь за селом у реки. И велел укрепить его. И именно благодаря этому лагерю я задержал ван дер Пильса на четыре дня, отбил страшный его натиск с большими для него потерями и дождался того, что река замёрзла и все его лодки с припасами вмёрзли в лёд.
Цу Коппенхаузен хотел что-то уже сказать, даже указал перстом на генерала, но его опередил герцог:
– Барон, я знаю, что ваша нога изранена; если вам тяжко стоять, то можете отвечать нам сидя.
Волков поблагодарил герцога с поклоном, но сесть не успел.
Одна эта фраза сразу изменила атмосферу в зале, а тут ещё появился министр фон Реддернауф, который с дозволения герцога вошёл в зал и, сначала поклонившись Его Высочеству, тут же подошёл и по-дружески протянул руку Волкову. Потом он зашёл за кресло герцога и стал что-то шептать ему на ухо. При этом оба они улыбались, и герцог согласно кивал. Видно, это была какая-то хорошая новость.
Наконец Его Высочество снова обратил внимание на Волкова, а потом, взглянув на фон Эберта, произнёс:
– Уважаемый генерал, так вы считаете, что в проигрыше… – он немного наморщил лоб и сделал жест рукой, который должен был помочь ему вспомнить название, – Господь всемогущий, как же называлась эта деревня…
– Гернсхайм, Ваше Высочество, – напомнил ему цу Коппенхаузен.
– Да, да, да, – вспомнил герцог, – в поражении у Гернсхайма во многом виноват генерал фон Рабенбург?
– Конечно, его нежелание отдавать свои пушки в центр привело к тому… – начал было фон Эберт, но закончил за него сам Волков; встав из кресла, он перебил обвинителя и договорил за него:
– Привело к тому, что собранная на правом нашем фланге кавалерия была разогнана кавалерией еретиков, отчего и весь наш правый фланг развалился. Я же у реки стоял до конца сражения; даже когда уже и центральная баталия бежала, я продолжал громить врага.
– Вы не выполнили приказа! – воскликнул фон Эберт. – Не вам судить, что было справа и в центре, – тут он снова возвысил голос и стал пафосен до неприличия. – Вы не выполнили приказ командующего.
– Во-первых, – тут уже генерал разыскал среди бумаг диспозицию и, подойдя к столу, положил её перед герцогом, – вот диспозиция, подписанная, Ваше Высочество, всеми вашими генералами на военном совете в вечер до сражения. Тут указано моё место и силы, которые должны быть при мне. Ваше Высочество, – он указал пальцем, – тут всё записано, все мои пушки должны быть при мне на левом фланге. Так я и начал строить свою позицию в расчёте, что стою я на фланге, а мне не было дано ни одного кавалериста. Так хотя бы пушки были.