"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
Волков даже усмехнулся после того, как этот молодой человек стал уговаривать его на то, что он планировал не первый день.
— Ладно, — произнёс он, всё ещё улыбаясь, — имя того человека — Мориц Вулле.
— Мориц Вулле…, — кажется, трубочист пытался вспомнить это имя и не мог. — Мориц Вулле… Нет, не припоминаю, сдаётся мне, он и вправду не из первых людей нашего славного города. Я и фамилию эту слышу впервые. А так-то я все фамилии всех городских сволочей наизусть помню.
— Он судья на турнире, — дал подсказку барон.
— Нет, не знаю такого, — всё равно Гонзаго не мог вспомнить этого человека. — А как его
— Говорю же, он судья на турнире, что проходит в фехтовальной школе «Непорочной девы».
— Сейчас проходит? — уточнил горожанин, удивив генерала своей неосведомлённостью.
— Сейчас, сейчас, — отвечал ему барон. — Но, может, тебе и нет нужды туда ходить, там у меня человечек один за этим судьёй приглядывает, он должен к вечеру сказать, где этот судья проживает, тогда и ваше время настанет.
— А что за человечек-то за ним смотрит? — поинтересовался Гонзаго.
Но генерал не стал ему ничего рассказывать про мальчишку Ёгана — зачем трубочисту знать лишнее, — а лишь произнёс:
— Хороший человечек, смышлёный. К вечеру он всё выяснит, придёт сюда и скажет, куда вам идти.
— Э нет, добрый господин, — не согласился с ним трубочист, — дело так не делается, ваш человечек обознается или ошибётся, а я людей на дело отправлю не туда, куда надобно. Нет, я всё сам проверю, всё сам выясню, а уж потом и скажу Черепахе, что да как.
Такое отношение к делу понравилось генералу, он понял, что эти людишки во главе с Черепахой на многое способны, и он согласился.
— Ну раз так… то не стану тебя отговаривать… Вот только…, — барон не договорил и стал скептически осматривать молодого горожанина.
— Вы чего? — спросил тот, не понимая барона.
— Ну, на турниры ходят люди в лучших своих нарядах, а ты как бы…
— А, так вы про это… Так не печальтесь, меня весь город в этом наряде видел, все привыкли. Меня никто попрекнуть не посмеет и смеяться не подумает, а не то…, — он показал не очень большой, но весьма крепкий кулак.
— Ну, дай-то Бог, — согласился генерал.
Глава 22
Для офицеров были выбраны лучшие кашевары, покупалось мясо, птица и сыры. Карл Брюнхвальд лично следил за тем, чтобы у господ была хорошая еда, в достатке пива и сносное вино. Раз уж они сидели в казармах почти безвылазно, словно в осаде, так чтобы хоть кушанья были добрыми.
И Волков, оставшись до вечера в казармах, был приглашён за офицерский стол. Вот только есть он почти не ел. Так был задумчив, что почти не притронулся ни к запечённому зайцу, ни к клёцкам в соусе из говяжьего бульона и жареной муки. Хотя всё это было весьма вкусно. Мало того, своей задумчивостью и отстранённостью он ещё и портил ужин своим подчинённым, которые привыкли на ужин выпивать и шутить, а сейчас при генерале господа офицеры были весьма воздержаны и после ужина быстро разошлись. Когда наконец спустились сумерки и городская суета под холодным дождём стала замирать, тогда-то в казармы и вернулись голодные и продрогшие Максимилиан и фон Готт. Узнав, что генерал здесь, в офицерской комнате, они обрадовались и, пока им подавали еду, быстро рассказали ему о событиях дня. Оказалось, тот случай, когда из зала поединков был выгнан Гвидо Рейнхаус с парочкой своих злобных друзей, поначалу сыграл свою сдерживающую роль. Но уже ближе к
Потихоньку раздражение выбывших, подогретое хмельным, стало выплёскиваться в обидные крики.
— Судьи куплены — кожу прочь! — рассказывал фон Готт, посмеиваясь. — Так и кричали. Да ещё и дружно.
— А судьи-то на них оборачивались! — вместе с товарищем улыбался и Максимилиан.
Молодые офицеры с удовольствием ели ту еду, которая осталась после офицерского ужина, и увлечённо говорили:
— На что зрители и участники стали кричать им не менее злые ругательства. Обзывали их завистливыми неудачниками, — вспоминал фон Готт.
— И криворуким калеками, неумёхами и дебелыми бабами, что взялись за мужское дело, — добавлял Максимилиан, с усмешкой вспоминая дневные события.
И офицеры продолжали рассказ.
Среди зрителей вспыхнула перебранка, которую смотрителям турнира едва удалось погасить. После этого распорядитель даже запретил раздачу вина. И это почти помогло. Но в самом конце, после закрытия первого дня турнира и оглашения списка завтрашних участников, на выходе случилась толчея, и люди, столпившись в проходе, начали толкаться локтями, и тут уже служители не успели пробраться через толпу к зачинщикам, и случилась потасовка. В дело пошли кулаки.
— Я уж думал, что и до железа дойдёт! — уплетая клёцки в соусе, вспоминал оруженосец барона.
— И кто же дрался? — этот вопрос волновал барона больше всего.
— Так «арсенальцы», — объяснял Максимилиан, допивая вино.
— А с кем дрались, с «Непорочной девой»?
— Со всеми, кто не мил, — отозвался фон Готт. — Задиристые они, сволочи, как и все еретики.
Волков даже говорить боялся, вопросов лишних не задавал, словно не хотел спугнуть удачу. Всё складывалось на удивление хорошо, так хорошо, что о такой удаче он и мечтать не мог. Тем не менее, он хотел знать больше:
— Значит, «арсенальцы» остались недовольны тем, как идёт турнир?
— Очень недовольны, — отвечал ему Максимилиан. — Два очень хороших бойца из их школы уже выбиты из турнира. Один — это тот самый Рейнхаус, и второй… кажется, его звали Винклер.
— Да, — подтвердил фон Готт, — его звали Дитмар Винклер. Он выступал в категории «древко». Я видел два его поединка: и доспех у него хорош, и сам он неплох с алебардой.
— А вино ещё осталось к концу дня? — интересовался барон.
— Даже и не скажу вам точно, — Максимилиан попытался вспомнить. — Сами мы к бочкам не ходили, но раз их закрыли и никого к ним больше не пускали, значит, что-то осталось.
Так, за ужином, они просидели целый час, офицеры рассказывали ему разные подробности о турнире и смешные происшествия, пересказывали ему новые забористые ругательства, которые услыхали там, но ничего более, что его могло ещё заинтересовать, молодые люди уже не могли ему сообщить. И он отпустил их спать после того, как они наелись. Теперь же генерал ждал вестей от Гонзаго, но понимал, что так быстро он ничего ему не сообщит. И если что-то и будет, так в лучшем случае новость придёт уже утром.