"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
Солдат хотел уйти сесть в свое кресло, но мальчик его остановил:
— Вы куда?
— Пойду, сяду.
— Останьтесь, — просил мальчик.
— Успокойтесь, барон, — сказала мать, — господин коннетабль недавно был ранен на дуэли, он еще не здоров и не может все время стоять рядом с вами.
— У вас болит рана?
— Беспокоит.
— Ну, тогда садитесь, а потом расскажите, как вы дрались на дуэли? — спроси мальчишка.
— Обязательно, — обещал Волков.
Он сел, с удовольствием вытянул ногу и подумал:
«Лишь
А бухгалтер все вещал и вещал, а информация, которую он озвучивал, становилась все интереснее.
— …и староста Малой Рютте гонял мужиков на барщину четыре раза в месяц, а не три, как было уговорено с сеньором. Там было и в марте месяце, и в апреле месяце, и в мае. И в те лишние дни велел он мужикам рубить орешину и продавал ту орешину в монастырь по семь крейцеров за воз, и того продал девять возов, а сеньору о том не сказал. И в книгу то не записал, а деньги присвоил.
— Гнида! — Крикнул кто-то из мужиков.
Бухгалтер перестал читать. Волков чуть склонился над столом, ища взглядом того, кто крикнул, погрозил мужикам пальцем и громко сказал:
— Выгоню! — и потом добавил: — Продолжайте, господин бухгалтер.
— А еще требовал с мужиков… — снова начал тот.
«Господи, невыносимо нудный человек, — думал солдат, — наверное, все бухгалтеры такие».
Прошло уже много времени и много листов, прежде, чем с делами старосты было покончено, и бухгалтер, наконец, перешел к тому, что интересовало солдата, к делам управляющего Соллона.
И тут все пошло по-другому. Эммануэль Соллон не собирался сидеть, сложа руки, как староста, понурив голову. Он то и дело перебивал бухгалтера и вступал с ним в пререкания. Каждую новую фразу о нем он встречал репликой «Врете! Не было такого! Выдумки! Вздор!» Сержант одергивал его, шептал ему что-то на ухо. Он, было, успокаивался, но ненадолго.
— А с крестьянина Егана Швайнефельда взял шестьдесят крейцеров, якобы пеню с долга шесть с половиной крейцеров, что тот задолжал два года назад за пользование господской лошадью, что он брал для вспахивания трех десятин под озимые.
— Лай собаки! Вы, что, поверите этому пьянице?!
Бухгалтер посмотрел на Соллона и ответил:
— Сей крестьянин готов поклясться в том перед Господом и перед сеньором.
— Так пусть выйдет и поклянется! — Настаивал Саллон.
— Пытаетесь затянуть слушание? — спросил магистр Кранц раздраженно. — Не выйдет. Потому что мы вас не судим — мы аудиторы. А в списке тех, кто на вас показал, шестьдесят три имени, и это только те, кто не испугался.
— Это все лживые свиньи! — крикнул бывший управляющий. — Они ненавидят мен за то, что я им не давал воровать и лениться!
— Господин барон, — произнес магистр, — прикажите привести тех мужиков, чтобы они свидетельствовали.
— Мужиков? А сколько их? — встрепенулся барон.
— Шестьдесят три.
— О! К дьяволу. Не думаю, что они все врут, — конечно, барон не собирался сидеть тут целый день.
— Абсолютно
— Это не суд! — заорал Соллон и постарался вскочить.
Волков дал знак сержанту, и тот все понял. Без разговоров, он врезал Соллону под ребра, тот скривился и сел. Этот удар вызвал бурю ликования среди стоящих у входа мужиков. Селянам нравилось, что кровопийцу управляющего бьют, как простого мужика, а бухгалтер тем временем продолжал читать:
— Аудиторы пересчитали свиней, коз, гусей, овец, кур и уток…
Казалось, всему этому не будет конца. Волков то и дело косился на барона, дабы убедиться, не заснул ли тот, но барон сидел, насупившись, не спал, слушал. А солдат сам начал тереть глаза, когда нудный бухгалтер дошел до мельниц, и он удивился, когда услышал:
— …подведя баланс всего вышеперечисленного, комиссия постановила, что в добрый год имения, все хозяйство в совокупности, может и должно давать доход от ста семидесяти до двухсот талеров, а в худой год от ста двадцати до ста шестидесяти. Комиссия считает, что управляющий Саллон Эммануэль и его дружки ежегодно уворовывали у своего сеньора от сорока до семидесяти талеров. На этом все.
Бухгалтер Виллем хотел сесть, но не успел.
— Ложь! — заорал Соллон, опять вскакивая. — Все ложь! Ложь! Ложь! Ложь!
— Зачем же ложь? Вот вам все цифры и все подписи, — бухгалтер показал Соллону пачку бумаг. — А вот бухгалтерские подсчеты и обоснования. — Он показал другую пачку бумаг. — А вот показания мужиков, — он потряс в воздухе третьей пачкой бумаг. — Никакой лжи тут нет, господин Соллон. Все комиссионеры считают, что вы вор.
— Лжецы! — заорал Соллон. — Все придумано! Все ваши расчеты ложны, а показания — подделка. Вы все куплены!
— И кем же мы куплены? — искренно удивился магистр Кранц.
— А вон им! — Бывший управляющий указал на коннетабля. — Им! Он уже и управляющего из вашей шайки назначил!
— Смиритесь, Соллон, вы пойманы и разоблачены. Ваш сеньор вам не доверяет, а мужики вас ненавидят. Вы вор, господин Соллон, и ваш сеньор сейчас вынесет вам приговор.
— Нет-нет! — снова заорал бывший управляющий. — Я требую настоящего суда, а не этого балагана!
— Что вы себе позволяете?! — вдруг заорал барон и вскочил. — Мой суд вы считаете балаганом?! Вы мерзавец и вор!
— Я требую суда ландфогта! Пусть меня судит ландфогт!
— Это не обязательно, — спокойно заметил нотариус Деркшнайдер. — Согласно эдикту принца Карла, курфюрста славной земли Ребенрее, да продлит Господь его дни, добрый барон фон Рютте рукой своей давал хлеб вам, а значит, был вам сеньором, то есть и судить он вас может сам, не отдавая вас под суд доброго графа и ландфогта местного, Леопольда вон Шлоссера.
Сказано это было негромко и спокойно, но это тихое спокойствие убило Соллона, он устало опустился на лавку, уставился в пол под ноги. Он проиграл, он сдался и сгорбился.