"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Целься! — орет Хилли.
— Во вторую, — говорит Волков. Видя, что первая к берегу уже не движется, а плывет просто по течению, там, кажется, много раненых.
— Во вторую, — орет Роха, — цельтесь во вторую лодку.
— Во вторую лодку! Целься! Пали! — кричит Хилли.
Снова выстрелы, снова дым, снова крики на приближающейся лодке. Это был хороший залп. Кажется, и вторая лодка дальше плыть передумала. Замерла, вроде гребцы гребут, но не так, чтобы очень стараются. Глупее ничего с их стороны и быть не может. Надо либо плыть к врагу и высаживаться,
Еще один залп. И снова неплохой. Кажется, наловчились его стрелки бить по лодкам.
Остается третья. Ее еще плохо видно в тумане, да она еще прячется за второй лодкой.
Стрелки торопятся, перезаряжают оружие, уже все готовы, линия Хилли снова у воды, готова стрелять.
Но и вторая и третья лодки повернули обратно, уплывали в туман.
Волков понял, что дело кончено.
Рене и Бертье загнали последних горцев в реку и безжалостно их добивали, к ним побежали стрелки, чтобы не разряжать оружие в воду или в воздух, а подстрелить тех горцев, который пытались уплыть. Теперь на горцев охотились, с радостными криками резали последних. Добивали их в воде лихими ударами, одиночными выстрелами. Офицеры бойню не останавливали.
Пощады горцам не было. Уж больно сами они были беспощадны, вот и их не жалели.
— Кавалер, дело сделано, — улыбаясь, сказал Роха.
Волков глянул на него. Говорить кавалеру не хотелось, а кивнуть головой он не мог. Болела шея и затылок.
Солдаты тащили и укладывали на песок своих раненых товарищей.
Их было на удивление немного.
— Максимилиан, — позвал Волков, — спросите у господ офицеров, сколько у нас убитых?
Максимилиан кинулся бегом исполнять приказ.
Пришел Брат Ипполит со своим баулом, стал осматривать раненых.
А солдаты развлекались тем, что смотрели, как стрелки стреляют в последнего горца, что пытался уплыть в туман. Стрелки один за другим стреляли и не попадали.
Солдаты смеялись над ними:
— Криворукие! Давай ты, косоглазый, попади!
Но никто не попал в горца, тот доплыл до стремнины, и течение его быстро унесло в туман.
— Эх, вы, болваны! — смеялись беззлобно солдаты.
Прибежал Максимилиан и доложил:
— Ни у Бертье, ни у Рене убитых нет.
— Так то провидение Господне, — сказал брат Семион, неизвестно когда появившийся рядом с Волковым и Рохой.
Он пошел к солдатам. Его дорогая бархатная сутана развевалась на легком ветру, он поднял руку, и отлично поставленным голосом умелого попа кричал так, что слышно, наверное, было на том берегу:
— То провидение Господне. Слышите меня, дети мои! Ни один воин истинно верующий не сложил головы своей сегодня. А все потому, что вел вас в бой господин Эшбахт. И я скажу вам, что слышал про него от самого Епископа Маленского, а тот говорил про нашего господина: «Говорил епископ умудренный, что кавалер Длань Господа. Рука Господа». А разве есть который, что устоит перед Богом нашим всемогущим. Нет таких, и не будет во веки веков.
Солдаты и стрелки оборачивались на монаха, а он шел
— Иероним Фолькоф, рыцарь божий, опора Церкви, защитник Веры и Инквизитор. И волею Господа сеньор Эшбахта. И нет для него преград потому, что он Длань Господня.
И, кажется, солдаты верили ему.
— Он Длань Господня, — повторяли и повторяли они, снимали шлемы, стягивали подшлемники. Кивали мокрыми от пота головами. — Истинно, истинно Длань Господня.
Борис Конофальский.
Длань Господня
Глава 1
Монах долго осматривал его затылок и шею, просил крутить головой, наклонять и задирать её, трогал и трогал отек пальцами, выдавливая из раны кровь и после этого сказал:
— Думаю… Слава Богу, кость в шее цела и зашивать рану не нужно… Вдруг начнёт гнить, отставлю гною выход. Волосы вокруг выбрею. Так рана будет чище. Смажу серной мазью с шалфеем. Болит?
— Терпеть можно, — отвечал кавалер, пробуя вертеть шеей.
Рене, Роха и Бертье стояли тут же, молчали, смотрели и слушали монаха, и Максимилиан был тут, и ещё сержанты. И поэтому разговор, который начал Рене, был Волкову особенно неприятен.
— Какая в вашей храбрости была необходимость? — Спросил Рене, вертя его помятый шлем в руках. — Я у Бертье спросил, так он говорит, что вы пошли вперёд сами.
— Туман был, — сухо ответил Волков.
— Туман? А может, ты храбрость свою показывал? Так тут и так все знают, что ты храбр до безрассудства. — На правах строгого знакомца фамильярно «тыкал» ему Игнасио Роха. Он взял из рук Рене шлем Волкова и попытался пальцами вытащить застрявший в «затылке» обломанный шип моргенштерна. У него не вышло, шип сидел намертво.
— Вся наша блестящая победа ничего бы не стоила, если бы вы сейчас были мертвы, — продолжал Рене.
Эти нравоучения раздражали кавалера, а ещё монах так противно выскребал рану бритвой, что хотелось заорать на него. Он едва сдерживался, чтобы не послать офицеров к чёрту. Только Бертье встал на его сторону:
— Да будет вам, господа, ничего же не произошло, иной раз мне самому хочется встать в первый рад, взять топор да позабавиться немного, тем более что кавалер пошёл вперёд из-за тумана. Я ему сказал, что его место под знаменем, а он сказал, что в таком тумане никто его там не увидит и что нужно поглядеть, кто там впереди.
— Кавалер, — продолжил Рене, — мы не смели бы вас упрекать в другом случае, это было бы вашим делом, где вам быть во время сражения, но вы наш вождь, а ещё наш сеньор. Вы дали нам место для домов на вашей земле, дали нам землю для пахоты, и нам не хочется этого терять. Если вас убьют, а вы не оставите наследника, на Эшбахт сядет другой господин. Он может привести своих людей, а нас попросит вон. Так что ваша жизнь… Она не только ваша.
— Он прав, Фолькоф, — сказал Роха всё так же фамильярно. — Ты уж либо заведи наследника, либо не лезь на рожон.