Инквизиtor
Шрифт:
Выбор
Смеркалось, блекли краски солнечного дня. Над скошенной травой поля поволокой стелился вечерний туман. Мирон вышел из машины, окинул взглядом пустую бетонку, спустился с возвышения дорожной насыпи в низину. Под ногами промялась влажная почва, острые срезы скошенной травы недружелюбно впивались в тонкую ткань кроссовок. Боль отвлекала его от мыслей, сел на землю.
– Мам, почему так больно?
– взирая в небеса, произнёс он. Насыщенный влагой воздух с дуновением лёгкого
В детстве мама пугала его: «Если будешь плохо себя вести, украдут цыгане»! Сегодня он сам готов ехать в табор. Значит, не научился он пониманию, каково это: хорошо себя вести. Апостол не поймёт предательства Мирона. Тайные отношения с Объектами запрещены, тем более речь идёт об Анне. Знахарь изгонять приступит из души пришлое, чтобы излечить от мороки. Только в мороке этой он познал минуты счастья, озарение во мраке собственной тьмы. Мирон уважительно относится к наставникам, но нет у них семьи и детей, да и слабостью будет признание в том, что сокровенная мечта его - не звания внеочередные. Его начнут лечить от непринятия их устоев.
Поднялся, раскинув широко руки. Закричал, чувствуя, как звуковая волна перебивает боль душевную, опустошая до дна лёгкие. В красном зареве заката мелькнула молния. Быть вместе, но не рядом. Прокричал снова. Молния отозвалась бликом в небе. Сама природа была с ним в его скитаниях.
Быть может, у него свой путь? Далёкий от Облачного города, от всех этих иллюзий правового поля. И запутался он потому, что идёт не туда. Он же видел несколько раз проблески яркого мира рядом с Аней. Только плата за её услуги в этом - велика. Но если с ней он оплачивал болью души, на работе он менял своё время на деньги. Как никогда хотелось свободы, от всех этих рамок и уставов, от определений: кто хороший, кто плохой. От делений на расы, мнения, стороны битвы. Вернулся в машину, пропущенный звонок от Анны. Откинул в сторону смартфон.
Возле киоска в посёлке шумной гурьбой толпились цыганские дети. Мирон притормозил. Мальчишки окружили незнакомый спорткар, опустил окно:
– Нравится?
– спросил он самого смелого, подбежавшего к открытому окну, парнишку, лет десяти.
– Прокатишь?
– без страха и стеснения ответил он.
– Покажешь, где барон живёт? Прокачу тебя и друзей, - Мирон подмигнул мальчишке.
Парень, прокричав что-то своим друзьям, которые оживились от радости, ответил:
– Дверь открой, поехали!
Салон наполнился кучей мальчишек разного возраста. Видимо, их в детстве никто не пугал, что могут украсть за плохое поведение. Восторженные детские возгласы отвлекли от переживаний. Проехав по узкой пыльной дороге, по указаниям говорливого навигатора, водитель остановился возле большого одноэтажного дома, с открытыми воротами. Дети выпрыгнули из салона, направляясь в сторону входных дверей, с шумом и гамом крича на родном
– Миро, какими судьбами?
– удивлённо встретил барон, протянув руку для приветствия и заключив гостя в объятья.
– Здравствуй, Кало! Мне к Руже надо, - уставшие голубые глаза Мирона встретились с карими глазами Барона.
– Погоди! Я тебя к Руже трезвым не пущу. Сначала барона уважь! Посидим, пообщаемся, а там видно будет, - Кало, прочувствовал обречённость Мирона.
– Давай ключи от машины. Я молодым скажу, загонят под навес. Гроза собирается. А мы с тобой посидим, погутарим.
В летней кухне, стоящей немного в стороне от жилого дома, женщины накрыли стол. Сало, колбаса, зелень, чёрный хлеб, бутылка водки.
– Послушные женщины у тебя! Любят, наверно… - с грустью произнёс Мирон.
– Уважают!
– подняв вверх указательный палец, ответил барон.
– Женщина она ведь, как дикая лошадь, пока хозяйскую руку не признает, скачет по полю без устали.
– Плохо мне, Кало. Сил нет, как плохо! Вот здесь, - Мирон поднёс кулак к груди, - жмёт так, что мочи нет.
Барон многозначительно кивнул, открыв запотевшую бутылку водки. Разлил по рюмкам:
– Залпом пей, начальник! Потом поговорим.
Мирон, опрокинув стопку водки, занюхал чёрным хлебом. Вновь посмотрел в глаза барона.
– Нет! Так дело не пойдёт! Ты, ешь, давай. Быстро хмелеть тебе нельзя. Ночь предстоит долгая, я в благодарность тебе, что наших не трогаешь, много чего скажу. А потом к Руже.
– Спасибо, тебе. Мне этого сейчас не хватает. Душа болит, а пойти-то и не к кому!
Мужчины, молча, не чокаясь, выпили ещё по рюмке. Понимая, что каждому из них есть, кого вспомнить, кто в мир иной отошёл.
– Ты из-за любви так убиваешься?
– барон с пониманием в глазах посмотрел на Мирона.
– Она, как догадался?
– Сильный ты, мужик, Миро! Иначе бы не сломали. Но причина не в этом. Ты в своём отделе постоянно что-то там гоняешь, борешься, а сам-то знаешь, кто ты есть?
– Сегодня только понял, что не знаю я. Потерялся!
– Обречённо произнёс Мирон.
– А кто тебе сказал, что женщина ответ тебе даст на твои вопросы? Если дела мужские?
– Зора сказали с Радой, что Ружа поможет мне.
– Ох, Мирон, от женщин добра не жди! Если сразу не оседлал, считай, скинет тебя в трудную минуту в поле, ещё и копытами притопчет.
– Кало закурил.
– У нас ведь почему браки так рано в таборе? Чтобы мужчина учился сразу, а старшие, если что, совет собирают. А вы женитесь после тридцати, когда уже мочи нет, как тепла хочется! Вот и позволяете своим женщинам себя на поводке водить. Ружа, она подсказать может, а выбор в любом случае за тобой.