Инквизитор
Шрифт:
Так вот оно что!
Он следил за ней все это время. Все это время. С когда? Ах, да, сегодня и вчера. Так все началось в Риме. Где в Риме? Где он мог увязаться за ней? Если с утра и до четырех часов она не покидала отель, скучая на внеплановой конференции, обещавшей много, но не давшей, по сути, ничего.
А, потом…, она вышла, наконец, но только для того, чтобы заскочить в присланное за ней такси, примчавшее ее в телецентр для участия в уже плановой, но не менее скучной телепередаче.
Так, где?
– Не тужьтесь, – "вечный
Доменик поспешно зажмурилась, тут же открыв глаза и вновь встретив его издевательский взгляд.
– О'кей…
Он встал и рывком стянул с себя свитер, обнажив… тощее, до отвращения обожженное, тело.
Глава 8
– Как вы думаете, что это?
Если бы у Доменик и была возможность ответить, вряд ли бы она воспользовалась этой возможностью – представленная на обозрение "накожная живопись" вызывала тошноту беспощадной откровенностью.
Несомненно, это ожог. Вперемешку первой и второй степени. Местами кожа всего лишь покраснела и отекла, но кое-где пузырилась пылающе багровыми волдырями, частью уже лопнувшими и слезящимися сочащейся жидкостью.
Доменик отвернулась. Он еще и мазохист плюс ко всему. Надежда на иной разворот событий, нежели уготованный, таяла с каждой секундой. Если он так издевается над собой, что о ней говорить. Вот почему первым в его списке из упомянутых им способов ее "ликвидации" стояло сожжение. Профессионал, видимо.
– Да нет, уважаемая сеньора, глазки на меня, пожалуйста. Ну?
В его голосе впервые прозвучала живая интонация, правда, не предвещающая изменений к лучшему, а, напротив, обещающая все муки ада.
Нашедшие, наконец, выход слезы поползли по щеке: "Что за бред? Что он хочет от меня, в конце концов?”.
Она ни в коем случае не хотела разжалобить убийцу, понимая, что этот прием в данном случае не пройдет.
Скорее, еще более взбодрит его, а, может, и ускорит события.
Но слезы, не слушаясь, уже резвее съезжали на подушку, зля ее.
– Вы плачете? Что вас так огорчило?
Он, определенно, насмехался над ней.
И Доменик, вдруг, успокоилась, разозлившись уже на него: "Подонок! Я еще должна его и пожалеть. Мразь!".
– Вот это, – он ткнул в расплывшееся розоватое пятно на правой ключице, – появилось неделю назад, а это, – палец переместился к пупку, где алел, скукоженный по краям, прорвавшийся волдырь, – два дня назад. Разницу видите?
" Сходи к врачу, идиот. Я не специалист по травмам подобного рода", – Доменик с нескрываемой ненавистью перевела взгляд с изуродованного тела на глаза погорельца, ответившие ей тем же.
– И это еще не все.
Его голос обогатился еще одной интонацией, не знающей снисхождения.
Он, не отпуская ее глаза, в кучку собравшие все возможные проклятья в его адрес,
"Ну-ну, верхом не ограничимся. У нас есть еще нечто из нижних запасов – на закуску".
Это "нечто" во всей красе предстало перед ней ровно через секунду – те же ожоги, усыпавшие худые мускулистые ноги.
– Нравится? Здесь, – маньяк коснулся паха, – пока чисто. Иначе мы не беседовали бы сейчас с вами так мирно.
"Господи, да я-то тут при чем?", – Доменик разобрала ярость. В чем он ее обвиняет? И что там творится в его помутневшей голове?
Вот, кстати, то, над чем она должна сейчас подумать. От переживаний толку никакого. Только сбивают. Надо понять источник проблемы и рулить оттуда.
Он будто читал ее мысли:
– Вы виновница того, что со мной происходит.
Глава 9
Все ясно.
То, что она и предполагала – параноидная психопатия.
Диагноз – хуже не бывает. Маньяк не только не допустит ее вмешательства в разработанный план действий, но не позволит и себе изменить его.
Он никогда ничего не делает по прихоти, импульсивно, просто так. Все проговоренное им имеет намерение и цель. Всегда. Чего бы это не касалось.
Мотив – самоутверждение. Или защита. Но в любом случае, этот сукин сын тщательно продумывает свое поведение. До мельчайших подробностей.
Но, что самое неприятное и… опасное, это отсутствие у параноиков пассивных или мягких аффектов. Им не знакомы сентиментальные чувства. Напротив, их "конек" – высокий уровень агрессивности, взращенный склонностью к физическому садизму. И это "понятно". Он, несчастный, живет с осознанием постоянной угрозы от кого бы то ни было. А, поэтому, вынужден защищаться. Тоже от кого бы то ни было и от всех подряд. Активно защищаться.
В данном случае, от нее, Доменик, неизвестно когда и почему внесенной им в черный список "угроз" его безопасности.
Какой напрашивается вывод?
Заняться с ним психотерапией? Выяснить, что стоит за его гневом, и поработать над его скрытыми желаниями?
Доменик покачала головой, отметая идею – какая тут психотерапия, когда у нее, может быть, остались считанные минуты жизни?
– Да-да, именно вы, – он решил, что это ее ответ на его обвинения, – я не сплю уже больше двух недель. Нет. Буду точнее. Сплю, но урывками. По двадцать минут. Чтобы не сгореть.
Самобытный подход к самосожжению – постепенно, с перерывами на обед.
Правда, в общую картину поставленного ею диагноза, подобный способ самоутверждения – причинение ущерба себе – как-то не вписывался. Наоборот, параноики очень заботятся о своей безопасности. Все усилия направлены как раз на то, чтобы не быть ни больным, ни покалеченным. А, поэтому…
Доменик взглянула на него уже с некоторым налетом заинтересованности, так сказать, с научной точки зрения – "новое слово" в сфере параноидного личностного расстройства?