Innominatum. Неназываемое
Шрифт:
— Ясно, — Людвиг кивнул, — разбор полетов, как говорят в бизнесе.
— Точно! — лейтенант улыбнулся, — Кстати, я думаю, это выражение пришло в бизнес из армии. Бизнес, это ведь тоже война, так?
— Приблизительно так, — согласился молодой лорд Эссома, — Ладно. Как я понимаю, мы сейчас займемся каждый своими делами, а встретимся за обедом.
— Точно так. Тебя, наверное, уже ждут в центральной усадьбе.
Еще раз кивнув партизанскому лейтенанту, Людвиг сел за руль джипа, украшенного нелепой «рыцарской эмблемой»: изображением лазурной гарпии и девизом «Sic ego!». Нелепым здесь выглядело абсолютно
В рыцарском зале центральной усадьбы Эссома делили Авалон. На большом круглом столе была расстелена карта, распечатанная, видимо, на широкоформатном плоттере. Вокруг нее в живописном беспорядке стояли кофейные чашечки, вазочки с печеньем. Шаман Конг Ксет, «фотоохотник» Снорк и «полувоенная» Кйер, обсуждали границы земельных владений, активно работая карандашами и канцелярскими резинками.
— Привет, Людвиг! — Снорк крепко пожал руку лорду, — Мы уже прикинули черновой вариант. Оцени.
— Привет всем. Я попробую оценить, но если бы вы мне пояснили…
— …Элементарно! — перебила Кйер, — смотри. В Авалоне есть 17 поместий с примерно одинаковой ценностью. Одно — твой Эссом, который тебе и остается, это понятно. А остальные делим поровну: восемь штук — старым туземцам, восемь — новым туземцам.
— Из соображений политики, мы все туземцы, — пояснил Снорк, — а старыми считаются ребята, которых представляет Конг Ксет. Им отходит дополнительно весь Бембем с Акрополем и аэродромом, и маковые поля. С этими полями еще надо разобраться.
— Индонезийские власти не согласятся на опиум, — пояснил шаман, — да и нам это дело совершенно ни к чему. Народ дони не любит этот наркотик. Еще, Людвиг, я хотел бы поговорить с тобой про лесной бизнес. Ты в этом разбираешься. На землях дони много хорошего леса. Но он просто пропадает. Если ты займешься прореживанием, мы тебе установим очень гуманную цену за разработку, и поможем расширить твою пристань, которая на заливе Новеве. Сейчас это не пристань. А ерунда, ты согласен?
— Да, я согласен. Но у меня есть вопрос по поводу моих фермеров. Их интересы надо учитывать, иначе получится несправедливо. Вся ирригация проведена их руками.
— Фермеры? — удивился Снорк, — ты имеешь в виду, бенгальских рабов? Мы, конечно, освободим их, и поможем им вернуться на родину. Никаких проблем.
Людвиг Илбридж побарабанил пальцами по столу.
— Иначе говоря, вы хотите просто вышвырнуть их с Долака?
— Они здесь чужие, — лаконично припечатал шаман.
— Больше половины из них родились здесь! — возразил Людвиг.
— Нет, — шаман покачал головой, — Они родились на плантациях, в хижинах рабов. Они бенгальские рабы. Пусть они уезжают в свою Бенгалию. Для обработки земли они не нужны. У нас есть фермеры из народа дони и из новых туземцев. Мы сейчас покупаем тракторы и комбайны. Мы сделаем нормальный современный
— Это твое мнение, Конг Ксет… — тут Людвиг сделал паузу, — а я не хочу выгонять из Эссома тех фермеров, которые сами не хотят уезжать. Это мое право, разве не так?
— На хрен они тебе нужны? — спросил Снорк, — От них мало толка, и много проблем.
— Ты солдат, — ответил Людвиг, — а я бизнесмен, и я вижу толк и от этих фермеров и от некоторых справедливых поступков.
— Ну, может быть… — Снорк пожал плечами, — тебе виднее. Делай у себя в Эссоме, как считаешь нужным. Просто, я не понимаю смысла, но это не мое дело.
— Людвиг во многом прав, — спокойно сказала Кйер.
Конг Ксет и Снорк посмотрели на нее с нескрываемым удивлением.
— Людвиг во многом прав, — повторила она, — Вы не присматривались к поколению этих вилланов, родившемуся и выросшему здесь. Они не совсем такие, как вам кажется. На дальних выселках, где рисовые, бататовые и картофельные плантации, не было четкой границы между полем и лесом. Охранники боялись там появляться, и приезжали раз в несколько месяцев, за долей урожая. Знаешь, Конг Ксет, там молодые вилланы уже не очень отличаются от людей дони. Ты можешь сам посмотреть, если не веришь мне.
— Я тебе верю, — сказал шаман, — А если так, то они не чужие, и их нельзя выгонять.
— Сейчас мы все запутаем, — проворчал Снорк.
Это же время. Борт самолета «Grumman-Swan».
Первые полчаса после взлета, Тана Коэн, Туми Морс и сестры Мэгги и Сэлли Дафф сгружали на Флинта и Свэпса все, чего наслушались от четырех туземных партизан-юниоров. Вообще-то юниоры просто выполняли просьбу капитана Йовика, которая формулировалась так: «Если артисты будут спрашивать, что случилось в Авалоне — наплетите им про колдовство». Изобретательности у девчонки и трех мальчишек не хватило, чтобы с ходу изобрести свой сюжет, но оказалось вполне достаточно, чтобы прицепить Ктулху (из известного им сценария) к взрывам на Акрополе. Получалось, примерно, следующее: исчерпав все иные средства борьбы за справедливость, шаман вызвал дух Ктулху. В тему пришлись запомненные образы из фрагмента Лавкрафта, цитировавшегося Харри Харрисом на съемках у дольмена. «Из открывшихся глубин появилось Это, и стало выплескивать свою зеленую, желеобразную безмерность через черный дверной проем в искаженное пространство… Зеленое, липкое порождение звезд пробудилось, чтобы заявить свои права»… К моменту эвакуации, слушатели уже были уверены, что видели в черном небе над Акрополем именно Ктулху, во всей красе…
…Когда красноречие четырех девушек из группы подтанцовки иссякло, Джейсон Бойд слабым голосом попросил чего-нибудь успокаивающего. Свэпс передал ему бортовую аптечку, и через несколько минут, Джейсон, проглотив две таблетки транквилизатора, рухнул в глубокий сон… И чуть не рухнул на пол. Мэгги и Сэлли вовремя успели его подхватить и снова устроить на сидении. Для устойчивости, его прислонили головой к подушке, а подушку — к стенке салона.
— Это было так ужасно, — трагически произнесла юная Вивиен Робинсон, впервые подав голос с момента взлета, — знаете, я и раньше слышала, что в глухих местах, которые не затронуты христианским эгрегором, продолжают действовать древние силы зла.