Иночим великанов
Шрифт:
При слове “дитя” Канна вздрогнула всем охладевшем телом, покрывшимся гусиной кожей, что ощутил спиной Слизел, на которого она облокотилась, но после вне лишних паник они, кивнув друг другу, дали добро идеи тугодумного и обычно косноязычного брата.
Озаренный благоговением барон все не сходил с крыльца ратуши, попивая вино из фужера с филигранью, смотря вдаль через ограду резных свай веранды к облезлым от зноя столпам редута частокола, неотрывно наблюдая, как просветившиеся меж убористых ветвей игольных еловых деревьев путники исходят по ещё каменистому тракту вглубь извилистой
И покосившись он кряду нашел сцену, как моложавого парня, лет двадцати, приложили к искусно обструганному брусу, и уже намеривались вспороть брюхо, когда нашедшийся из обуявших наваждений, привнесенных в его рутинную жизнь следопытом Нуйд, оборвал початие своей стражи. Он не без труда привстал и грузно подошел к жмущемуся человеку обложенным двумя на умеренно пробивающимся за границу веранды светом, блестящими клинками мечей, напрямки к прижатому к расписному и выделанному брусу. Тот был облечен, как странник со всеми чертами: изношенной кожаной бурой куртке с прорехами у подолов и груди; накинутой на неё зеленоватой хламиде; выпускал мятую бледно-желтую потную рубаху у шеи; и имел подогнутые голенищем грязные истоптанные по глине дегтярные сапоги, и держал подпоясанную под левое бедро перевязь без меча. Не чем он не вызвал у него нареканий в не отступившем ожоге впечатлений, и подобравший пояс зеленого кафтана барон учтиво запросил.
– Отчего же ты любезнейший, так рьяно рвешься, на беседу со мной?
– Помилуйте, я право хотел лишь расспросить о человеке, что ушел с группой ратников. Мне кажется, именно он спас мне жизнь, два года назад. Но я так и не возместил ему долг, – искусно и выразительно врал осунувшийся субтильный Слизел, но как не странно скептик в бароне, принялся таить, и он велел расторопной стражи в черных платках отпустить молодого человека. Мечи с тонкого горла Слизела отстранились, и он надул гортань, выпустив кадык и медленно распрямляясь. Ухмылка плута все ещё таилась в его нутре.
– Ах, в скольких сердцах Клайд оставил свой неизгладимый след. От майзы до лирры, его имя бродит как блаженный ветер, под зноем. О чем именно ты хотел потолковать со мной? – умиротворенно говорил барон, стоя на веранде ратуши на ватных ногах опьянённых желанной встречей с живой легендой здешних земель.
– Это Клайд Безродный? – искреннее удивившись, разинув оливковые очи, разволновался Слизел, задрав одну бровь и шрам ласточку. – Тот, что был при битве за Антур? – не унимался тот, едва не срывая тонкий голос.
– Именно он, – довольно растёкся в улыбке круглолицый барон, отчего его щеки стали столь крупны и округлы, что он стал походить на бурундука с пущенной бородой.
– Ох, благодарствую вас от всего нутра, – с напускным благоговейным чувством ухватил увесистую руку барона Слизел, и пожал как можно более нарочито
И следом благословенно кивнул, и, похлопав его по слабому плечу, добавив напутствие на дорогу.
– Поспеши. Он ни в жизнь не останавливается на лежку, дольше, чем на сон. У тебя есть шанс перехватить его. Передай ему, что барон Нуйд Гум ему очень признателен, за его былую помощь, и за его новую истории, и не применено ждет его назад в ренкоре.
– Всенепременно. Ещё раз несказанно благодарю вас сир Гум.
Лживо раскланявшийся Слизел спрыгнул и побежал прочь, а Нуйд, усмехнувшись, опять приложил к густым усам бокал, и, вернувшись на отведенное место на террасе, и ещё долго покачивался в скрипучем кресле качалке тупо лицезря просторы леса, в которых уже растворился хвост гурьбы солдат и значимого для него следопыта.
День занимался погожий, и лучи заведшего под занавес осени бабьего лета, теплили округу, доводя каждого изголодавшегося по сбытой летней поре человека, в экстаз. Редкие облака курсировали под вялым ветром, а мелкая мошкара почти не одолевала люд, смиренно приступающий к своей рутине. И вроде бы все шло своим чередом, и припекающая анемая, да люди, вклинивающиеся в русло дел, и только один человек с куражом в зияющих глазах, вносил толику горечи в мирный уклад, несясь и сбивая с ног старушек, и отвешивая затрещины детворе, даже не желая слышать их просьбы.
Канна перехватила развесело мчавшегося брата и подтащила его к себе, видя его лучившийся азарт. Вайт, просто пучил зеленые глаза, и ждал ответа, прислонившись к белоснежной извести на каменной, кладке пожелтевшей стены из проклюнувшегося ряда треснувших кирпичей. Отдышавшись, и поправив темную челку и искрившегося испариной лба, тот пересохшим горлом проговорил, с малой хрипотцой.
– Все будьте покойны. Это обычный плут.
– С чего взял? – осанисто приподнявшись поинтересовалась Канна, отпустив дрожащие плечи брата, стрельнув в него исподлобья своими ореховыми глазами.
– Он кличет себя Клайдом Безродным, – усмехнулся он, – тем, что пал в битве за Антур. Он всем набухвостил, и даже толстячку городничему.
Канна расслабилась, опустив натяжение мускулов скуластого лица, а Вайт видя их единодушное спокойствие, тоже сбросил груз осторожности. Ему проще повторить их личину, чем признать, что это имя затерялось или вовсе не обитало в его закромах памяти.
– Выходит обычный пройдоха, но в кой веки опасливый, – хихикнула Канна, что с её рубцом у губы смотрелось несколько неестественно. – Тогда отходим немедля.
– Слушай, – резко вставил Слезил со странным выражением.
– Ну? – прислонилась она локтем к стене, натянув скулы выделив свой узкий подбородок, в саркастичной невозмутимости.
– А что ежели мы мол, поначалу убьем всех прочих, а лжеца оставим напоследок? Подпалим ему пятки, выпытаем, с чегой-то он прозывается Клайдом чьи кости земля держат, и откуда в нем столько нахальства. Что скажешь?
Он плутливо смотрел на неё, отпуская румянец впалых щек, а она утомленно повела глазами по оси век, приоткрыв рот от недовольства. Бугор Вайт со спины терпеливо ждал её решения, сдавив уста, утопив их во всепоглощающей телесный цвет бороде.