Шрифт:
— Ты должен присматривать за мной? Стать моим наставником? — он пожимает плечами, и внезапно я все понимаю.
— Моя мать не вернется.
— Нет. – Хеймитч вытаскивает конверт из кармана пиджака и протягивает мне.
Сьюзен Коллинз
Миссис Эвердин, устало вздохнув, сменила белый халат на легкий плащ, одиноко провисевший всю смену на вешалке в углу кабинета в ожидании своей хозяйки.
Сегодняшнее дежурство выдалось довольно тяжёлым — неизвестную девушку из дальнего дистрикта привезли с ожогами четвертой степени… Было сразу ясно, что пациентка не выживет, но врачи пятнадцать часов с
Она подошла к столу, где на самом видном месте стояла рамка с фотографией девочки в форме медсестры. Голубые глаза, до боли напоминающие ее собственные, светились гордостью, а ржаные пряди, выбившиеся из-под медицинской шапочки, красиво обрамляли почти уже взрослое лицо дочери.
— Прим… — миссис Эвердин взяла снимок в руки и дрожащими пальцами погладила дочь по щеке.
— И почему я не удивлен?.. — раздалось откуда-то сбоку язвительное замечание.
От неожиданности выронив на пол свое сокровище, миссис Эвердин резко развернулась. В дверях, покачиваясь, стоял бывший ментор Двенадцатого с неизменной фляжкой в руках.
— Что ты здесь делаешь?! — появление Эбернети настораживало, если не сказать больше.
— Пью… — с горечью отозвался тот, делая большой глоток.
— Это я вижу, но как ты оказался в Четвертом? — с десяток всевозможных причин пронеслось в голове: от самой абсурдной, до самой ужасной.
— Случайно…
— Ясно, — на самом деле ясно было только одно: так просто из него ответа не вытянуть, — А как там… Китнисс?
— спрашивать о старшей дочери у Хеймитча было неловко, но на ее письма и звонки та так и не ответила…
— Как Китнисс?.. Хм. — в задумчивости повторил вопрос Эбернети, — Тебе видней. Это ведь ты сегодня подписала свидетельство о ее смерти…
— Что ты несешь?.. — гнев не был присущ характеру миссис Эвердин, но сейчас он рвался наружу — как смеет старый пропойца шутить подобными вещами?.. — У тебя белая горячка…
— Неизвестная, доставленная вчера…
— Ты с ума сошел! — в ужасе воскликнула миссис Эвердин, — однако неприятный холодок прошёлся вдоль позвоночника.
— Девушка ведь практически сгорела заживо, как и…
Прим…
— Нет, не может быть! Это не Китнисс! — страх забился в сердце пойманной птицей.
— Довольно символично, правда?.. — без привычного сарказма отозвался он.
— Ты врешь! — последняя попытка вернуть все на круги своя, уличив пьяницу во лжи или сумасшествии…
— Не вру. И ты это знаешь… — боль расцвела в его глазах, а затем осыпалась слезами на морщинистые щеки.
И миссис Эвердин поняла, что ментор действительно не лжет. Ее мир, покачнувшись, взорвался, подобно парашюту-подарку на дворцовой площади Капитолия. Ещё мгновенье и… сама она провалилась в спасительную темноту и растворилась в ней.
***
Какой ужасный сон… Нужно позвонить Китнисс!
Миссис Эвердин открыла глаза, ожидая увидеть расписной потолок своей комнаты, но взгляд уперся в белую гладь.
Больница…
Сердце неудержимо стучало в приступе тахикардии,
— Ты как?.. — голос «из сна» разорвал тишину.
— Расскажи мне… — женщина повернулась к ментору и вопрошающе посмотрела на него. Глаза Хеймитча уже не цвели, а, напротив, скорее поблекли и потускнели, но боль никуда не делась, — Расскажи… — почему-то сейчас ей казалось крайне важным просто знать.
— По началу было совсем туго. Китнисс только и делала что сидела в кресле, не мылась неделями и почти ничего не ела, — Хеймитч рваным движением погладил свою фляжку, — Но со временем стало лучше. Она даже в лес стала иногда выбираться. Я уже думал, все налаживается. А вчера… я пришел к ней с утра, но ее не оказалось дома. Решил, что в лес пошла, — голос его треснул, — В общем… она достала где-то канистру с бензином и…
— Хватит, прошу… — взмолилась миссис Эвердин.
— Сойка сгорела вместе с Революцией… — игнорируя или вовсе не слыша мольбу женщины, продолжал тот, — После гибели Прим и провала в лечении Пита, ей не хотелось жить. Да и никого не было рядом. Я — не в счет, — беззлобно добавил он после паузы.
— Винишь меня?..
— Виню. Тебя. Себя. Сноу. Койн. Чертову жизнь. Только толку от этого? — философски заметил он.
— Я думала, она справится. Из нас двоих она всегда была…
— Ты считала ее слишком сильной.
Хеймитч встал со стула и подошел к окну, за которым уже таял алый закат. Ему вспомнилось, что такой любил Пит. Когда-то. Теперь пекарский сын не знал ничего, кроме демонов, терзающих его сознание.
Могила Китнисс зарастет бурьяном, а некогда влюбленный в нее парень будет все так же искать Сойку-пересмешницу, чтобы лишить жизни. Единственная его цель, которая, по иронии судьбы, никогда не будет достигнута.
— Я хочу похоронить ее рядом с Прим… — будто прочитав его мысли, неуверенно подала голос женщина.
— Нет, — довольно жёстко оборвал ее ментор, — Китнисс много раз повторяла, что ее место на Луговине, среди тех, кто погиб, как она считала, по ее вине… — он провел ладонью по стеклу, словно желая стереть почти и так уже утонувшее за горизонтом солнце, а потом обернулся.
— Мне нужно было поехать с ней… — миссис Эвердин сидела на кушетке скорчившись, напоминая дряхлую старуху.
Эбернети, вопреки желанию, не подошел к ней, чтобы утешить. Испытывал ли он жалость к матери Китнисс? Почти. И вот это самое почти удерживало его от едких упрёков. В конце концов, имел ли он право кого-то судить и навешивать ярлыки? Чем он был лучше? Тем, что поехал в Двенадцатый вместе с Китнисс? И что это изменило? Ничего. Как ни крути, но в конечном счёте ему не удалось вернуть своих трибутов к жизни. Потому он и решил смягчить пилюлю:
— Не факт, что это спасло бы ее, но — да. Тебе стоило попытаться.
— Мне казалось, я ничем ей не смогу помочь, а находиться там, где все напоминает о Прим…
— Если тебя это утешит, думаю, ты права. Помочь ей мог разве что Пит. Если бы только он пришел в себя… все могло быть иначе, — он отвинтил крышку и от души глотнул пойла, — Я бы разводил гусей, а ты бы нянчила внуков…
— Ты не можешь знать наверняка…
— Не могу. Но так и вижу эту картину перед глазами.