Иногда и дилетанта полезно выслушать
Шрифт:
Татьяна вздохнула:
"Что для любимого мужчины не сделаешь?" И эти слова я понял как согласие помочь.
Вернувшись в комнату на рабочее место, я достал пикетажку и на одной из последних страниц написал три фамилии:
Петр Спиридонов – канавщик.
Бурков Трофим Сергеевич – помощник бурового мастера.
Горюнов – буровой мастер.
Пришлось вставать и идти к буровикам, узнавать инициалы Горюнова. Оказался Вадимом Николаевичем. И чтобы довести дело до конца, пробежался в гараж и написал в пикетажке еще одну фамилию: Коваленко Алексей, шофер горного цеха и бывший
Часть 6
Суждение друзей о последствиях любовных страстей не прибавило подозреваемых в преступлении
Свою специальность геолога я не просто люблю. Обожаю! Мне в радость и в поле бегать, разбираться в камнях, прослеживать горизонты пород, интрузии, разломы; прокручивать в голове множество вариантов возможных взаимоотношений этих объектов и выбирать из них наиболее реальный, максимально приближенный к действительности. И то же в камералке: еще раз увиденное в поле обдумать, что-то принять как реальное, кое в чем усомниться. И вместе с коллегами обсудив представления каждого по деталям строения площади, согласовать наши дальнейшие действия в одном, всеми признанном и одобренном направлении. Чтобы не получилось, как в басне "однажды лебедь рак да щука".
Таким согласованием действий мы почти до обеденного перерыва и занимались. Конечно со спорами, повышением голоса и некими обидами. Каждый защищал свое, не всегда остальными признаваемое, но от чего отказаться было не просто. Потихоньку к единому варианту дальнейших действий все же пришли.
Споры закончили, от моего стола, где стояли над фотопланами и картами, разошлись по своим местам. Расслабились, напряжение на лицах сменилось улыбками, Владимир и Паша, как курящие, полезли за сигаретами.
"Курите здесь", – предложил Леня, – "все равно скоро на обед пойдем".
Владимир глянул на меня: "Можно?"
Я махнул рукой – курите. Ребята закурили. Леня за столом со стула поднялся, очень смачно и с подвыванием потянулся; посмотрел в окно, возле которого сидел и спросил, даже не глянув в мою сторону:
"О чем это ты с Татьяной секретничал? Смотри, жена увидит, получишь на орехи!"
Владимир и Паша моментально обернулись в мою сторону, ждали, что скажу в ответ. А я удивился: чихнуть рядом с женщиной нельзя, в момент все об этом узнают! И выводы сделают одинаковые: шуры-муры между ними, любовные или около того. Поэтому наблюдательному Лене не ответил, а вопрос задал:
"Ты лучше скажи, кем Верочку сейчас, когда из милиции выпустили, считаешь. Подозреваемой или просто дурой-бабой?"
Леня по привычке хмыкнул, от окна обернулся ко мне: "Что она дура – это точно. Все бабы такие.А подозревать – не подозревать, дело личное. Я – так подозреваю. Ну не в убийстве, а в том, что отношение к нему имеет. А раз у нее подписку о невыезде взяли, значит не один я такой."
Понял, что убеждений своих Леня изменил не намного. Вздохнул погромче, показав этим сожаление по поводу услышенного, и подтвердил его, обращаясь теперь к Владимиру и Паше:
"И вы про Веру такое же думаете,
"А что другое думать?" – удивился Владимир, – "Парень в милиции сидит, там зря не держат!"
"Неужели верите, что мог убить, этот размазня, херувим и вообще ни на что решительное не способный? Вы же рядом с ним жили, знаете, как облупленного!"
"А что, мог и замочить, из ревности!" – Владимир как и Леня тверд в своем убеждении.
В сердцах я не выдержал:
"По вашему, и я могу убить?"
Мужики уставились на меня, как удавы на лягушку и молчали. А я ждал ответа, и смотрел на них, почти как тот же удав.Наконец Владимир решился:
"За свою жену-красавицу любого убьешь, и не поморщишься! Ты хоть вида не подаешь и ведешь себя как мужик твердый, не сентиментальный, а любишь ее как ненормальный! Мы то знаем!" _
Вот это да! Как ведро ледяной воды на голову вылили! Ладно, насчет отношения к жене они правы, обожаю и просто не представляю, как бы существовал без нее. Но чтобы кого-то убить? Никогда! Счастья любимой нужно желать всегда, даже если она от тебя уходит к другому. И никакая любовь не перевешивает жизнь человеческую!
"Зря обо мне так думаете," – ответил Владимиру, взглядом обвел Пашу и Леню, – "И вы тоже зря. Знаю, что иногда слишком и резкий, и твердый, и возражений не терплю. Но убить – никогда, если, конечно, не преступника. Потому что прежде себя убьешь, душу свою!"
После моих слов все по крайней мере зашевелились, а не остались застывшими истуканами. Владимир даже улыбнулся и ответил спокойно, без напряжения:
"Приятно слышать. Только во всех случаях я бы тебя не осуждал.Да и сейчас Валеру не осуждаю, если действительно он убил.Ну поехала крыша у человека, и причина для этого уважительная."
"Если это Валера, то не того убил," – не смог промолчать Леня, – "Бабу надо было мочить. Она во всем виновата, с нее и спрос весь."
Такое мнение даже Пашу возмутило, потому что обычно все молча слушавший, теперь и он голос подал:
"Да ладно вам! Один – мужика убить, другой – бабу замочить! Не надо ни того, ни другого! А если случилось, как у нас, то настоящего убийцу надо найти, пусть и отвечает. Сам знал, на что идет!"
Все замолчали и занялись делами. Я уставился в пикетажку, просматривая последние записи. Но только что закончившийся разговор с ребятами из сознания не уходил, и вывод из него складывался один: друзья мои во всем, что касается расследования убийства, доверяют милиции и принимают все ее решения как должное и доказанное. То-есть, в поисках настоящего преступника мне не помощники.
Вскоре разошлись на обеденный перерыв. А когда вернулся в камералку, первым делом заскочил к нашему геофизику, тоже Владимиру. Тем для разговоров с ним всегда предостаточно, сейчас заговорил об электроразведке: когда планируют закончить, как идет обработка результатов, когда надеется выдать первую рабочую карту. И между делом выпытал, что элек-троразведчики работу начали 25 апреля, а до этого все их оборудование, в том числе и злополучный электрод, хранилось в его комнате.Следовательно, никто посторонний видеть его до 25 числа не мог.